Два дня назад, засев на небольшом постоялом дворе в Брокенхерсте, он во всеуслышание объявил: «Мне дела нет до Джима Прайда. Если мне нужно дерево, я беру его». Затем, победоносно оглядевшись, добавил: «И на кадушки возьму!» С этими словами он всем подмигнул. Право на лес распространялось только на тот, что крестьянин пускал на дрова. Бочарная же древесина подлежала продаже для изготовления бочек и оград, и брать ее было запрещено.

Это был глупый и ненужный вызов, который не оставил Джиму Прайду выхода. «Теперь я его прижучу», – сказал он отцу.

И нынешним утром он прибыл в дом Фурзи, где и уведомил того со всей возможной вежливостью:

– Извини, Джордж, но ты берешь лес, на который у тебя нет права. Ты знаешь закон. Тебе придется платить.

Теперь же Джордж и Уильям Фурзи взглянули на старого Стивена, один вид которого, похоже, еще сильнее их разозлил, и после того, как Уильям, помедлив, демонстративно сплюнул на землю, Джордж подытожил криком:

– Я скажу тебе, кто будет платить, Джим Прайд! Платить будешь ты. Ты и эта старая карга Лайл! Вы с этой ведьмой! Вот кто заплатит!

С этими словами оба Фурзи развернулись и потопали к своему дому.

Полковник Томас Пенраддок сидел на лошади и хладнокровно взирал на толпу, которая, что бы ни испытывала в действительности, выказывала признаки торжества. Его кузен из Хейла был рядом.

Позади Пенраддоков стояла Рингвудская церковь с ее широкой и яркой квадратной башней. Перед ними – дом священника с охраной у двери. В доме же лорд Ламли допрашивал герцога Монмута. Атмосфера изрядно накалилась. Рингвуд еще никогда не оказывался в центре английской истории.

Последние два дня были жаркими. Как только стало известно, что Монмут бежал, за его поимку назначили огромное вознаграждение – пять тысяч фунтов. Даже если только заметят – это уже чего-то стоило. Его искала половина юго-западных графств. Лорд Ламли и его солдаты с грохотом вошли в Рингвуд и прочесывали Нью-Форест. В Лимингтоне вторглись в несколько домов, однако мэр уже отплыл на корабле за границу.

Но вот Монмута схватили, и ему, несомненно, грозила смерть, если он не сумеет вымолить прощение у своего дяди, нового короля Якова.

Лично полковник Томас Пенраддок не испытывал никаких чувств. Если бы Монмут победил, то он бы тоже остался равнодушен. В отношении целей Якова II он также не ведал тех эмоций, которые обуревали отца по отношению к его брату Карлу. С какой стати? Он не был католиком. Воцарившиеся Стюарты не сделали для его семьи ничего, чтобы отплатить им верностью. Чин полковника достался другому. Свой он получил всего четыре года назад. Нет, он больше ничего не испытывал к Стюартам.

Но он верил в порядок, а восставший Монмут посеял хаос. И раз проиграл, то должен умереть.

Тот факт, что именно это произошло с его собственным несчастным отцом, ни в малейшей степени не располагал Томаса Пенраддока к сочувствию. Совсем наоборот. Он мрачно сказал себе, что Монмуту следовало учиться на чужих ошибках. Восстание было плохо организовано и вспыхнуло слишком рано. Что ж, очень хорошо. Они убили моего отца, подумал он. Пусть теперь пострадает Монмут.

Ловля Монмута была гадким делом. Пенраддок со своими эскадронами находился на возвышенностях под Сарумом и, увы, упустил беглеца, который каким-то образом прошмыгнул мимо них. Но в конце концов его нашли милях в семи от Рингвуда переодетого пастухом, полуголодного и прятавшегося в канаве. Честь обнаружения осталась за человеком из милиции по имени Генри Паркин. Движимый любопытством не меньше, чем иными соображениями, Пенраддок отправился в Рингвуд, как только узнал о поимке, и не был удивлен, когда увидел, что туда уже прибыл его кузен, местный магистрат.

И вот дверь дома священника открылась, и вывели пленника. Толпа выжидающе наблюдала.

Ему дали кое-какую одежду, но он так и остался грязным, к тому же имел измученный вид. Томас Пенраддок с трудом признал в изможденном, с недельной щетиной на лице человеке порочного красавца, которого мельком видел в Нью-Форесте пятнадцать лет назад, когда приехал встретиться с королем.

Времени зря не теряли. Пленника погнали по улице мимо крытых соломой тюдоровских домов к стоявшему у рыночной площади зданию, где Монмута было удобно содержать под стражей.

– Что с ним сделают дальше? – спросил кузена Пенраддок.

– Подержат день или два, – ответил магистрат, – а потом, полагаю, посадят в лондонский Тауэр.

– Мои люди продолжают искать беженцев. Я слышал, что дальше к западу окружили сотни их. – Он проводил взглядом фигуру Монмута, скрывшуюся в доме. – Как по-твоему, у него есть надежда?

– Сомневаюсь, – покачал головой магистрат. – Уверен, Монмут попросит короля о помиловании, но… – Он покосился на кузена. – При таких настроениях в государстве король вряд ли позволит ему остаться в живых.

Полковник Томас Пенраддок кивнул. По его мнению, даже при мертвом Монмуте король-католик Яков II не очень надолго останется в безопасности.

Вторя его мыслям, магистрат уставился в землю.

– Слишком мало, слишком рано, – пробормотал он.

Толпа начала расходиться.

– Поеду, пожалуй, – бросил полковник Пенраддок и только начал разворачивать коня, как заметил человека, который, на его взгляд, был необычайно похож на репу – довольно озлобленную репу, если на то пошло. Малый как будто наблюдал за ними.

– Что это за урод? – спросил полковник. – Знаете?

Магистрат глянул на Уильяма Фурзи и пожал плечами:

– Нет. На репу смахивает.

Хотя Уильям Фурзи отлично знал, кто такой магистрат, и с легкой завистью смотрел на его с полковником красивых коней, мыслями он был далек от Пенраддоков.

Если в это утро он выглядел не лучшим образом, в том не было его вины. Он только что вернулся из Оукли, где узнал о поражении Монмута и обещанной награде. Фурзи не стал терять ни секунды. Он схватил дубину и небольшой моток веревки, завернул в салфетку ломоть хлеба и яблоко, велел передать фермеру, что занемог, и приготовился к отъезду.

Конечно, он понимал, что это равноценно поиску иголки в стоге сена. С другой стороны, было бы глупо не попытать счастья. И, размышляя об этом, Уильям Фурзи решил, что у него есть шанс.

Монмут будет в первую очередь искать порт. Лучшим выбором, следовательно, останется Лимингтон. Да, там караулили королевские войска, но Лимингтон полон сочувствующих, и можно было затеряться в Нью-Форесте в толпе беженцев. Достаточно лишь передать словечко кое-каким людям на причале. Сигаллы, насколько знал Уильям Фурзи, возьмут и черта, если тот заплатит.

Как беглецу добраться до Лимингтона? Конечно, он будет избегать Фордингбриджа и Рингвуда, но ему придется пересечь Эйвон.

Значит, пойдет через брод Тирелла. Это был очевидный выбор.

И Фурзи, ненавязчиво приблизившись к военным, собравшимся на рыночной площади Рингвуда, небрежно спросил, поехал ли кто-нибудь из них вдоль реки на юг. Ему ответили отрицательно. Он уже обратил внимание, что ни в одном из прибывших отрядов не было местных. Вполне, подумал он, в духе властей отправить на поиски солдат, не знакомых с округой.