— Черт возьми, Говард! Да послушайте же вы меня хотя бы пять секунд, сделайте одолжение! Перед нами сейчас стоит куда более сложный вопрос, чем какое-то отвлеченное понятие о справедливости. Подобное дело вполне способно погубить школу. Я видел, как такое происходило. Даже сейчас четыре пары родителей грозятся забрать своих детей из школы. Случись огласка — и учеников начнут забирать отсюда целыми гуртами! Каждый мальчишка, который хоть раз получил тут легкий ушиб, выставит нам иск. Ну а журналисты — вот для кого настанет настоящий праздник! Они же только и ждут такой удачи! В лучшем случае под конец у нас останется одна грифельная доска. Так что, прежде чем впадать в амбиции, Говард, скажите мне по совести: кто выиграет от огласки этой истории, а? Родители Джастера? Вы и вправду думаете, она им как-то поможет? Его тяжелобольная мать? Или, может быть, это пойдет на пользу мальчикам?

Говард ничего не отвечает, только хмурится.

— Когда подобные дела случались в прошлом… — Когда щуплый, лисообразный священник заговаривает, у него оказывается в точности такой голос, какой ожидал услышать Говард: по-женски высокий, сухой и будто ломкий, как оберточная бумага. — …мы всегда находили целесообразным улаживать их в частном порядке.

— Я соглашусь в этом с отцом Кейси, — говорит Автоматор. — Мне тоже представляется, что лучше всего будет разрешить это, используя доступные нам дисциплинарные меры.

— Что ж, как начинали, так и продолжим, верно? — обращается отец Грин к юркому священнику, который в ответ лишь невесело смеется и кладет руку на колено своего товарища.

— Ах, Джером! Будь все по-твоему — кто бы из нас не был сейчас закован в кандалы?

Что-то гротескное в его смехе словно включает пусковой механизм в голове Говарда; пока вокруг него продолжает клубиться разговор, он, не слыша, как бы продирается сквозь него вперед, ощущая тошноту и головокружение, словно его опоили дурманом, — и вот наконец он, как будто со стороны, видит собственную поднятую руку и слышит собственный голос:

— Подождите, подождите… Мальчик мертв. Джастер мертв! И совершенно неважно, будет ли какая-то польза школе или не будет. Нам нельзя… — Как это ни нелепо, он почему-то поворачивается к Тому: — Не обижайся, Том, но нам просто нельзя оставить это… как есть.

Седовласый председатель начинает сыпать словами об экспертизе, о слушаниях и санкциях, но Автоматор жестом просит его умолкнуть:

— Говард…

— Он прав, — вставляет отец Грин.

— Простите меня, отче, но он не прав, — перебивает Автоматор. — Говард, никто ведь и не говорит, что нужно оставить все как есть. Никто не говорит, что мы должны просто забыть о Джастере. Но если Том пойдет под суд — это будет всего лишь пародия на суд, и ты сам прекрасно это понимаешь! Его, не раздумывая, упекут за решетку, хотя в действительности обстоятельства не вполне ясны…

— Обстоятельства совершенно ясны, Грег, Том сам во всем признался.

— Я говорю о других обстоятельствах — о фактах, сопутствовавших смерти Дэниела Джастера. Мы ведь не знаем в точности, что происходило в голове у этого мальчика, и никогда теперь не узнаем. Кто из нас с полной уверенностью может сказать, что именно связанные с Томом события стали окончательной и определенной причиной, подтолкнувшей его к краю? Нам ведь известно, что его заботили и совершенно другие вещи. Например, тяжелая болезнь матери, да и та девчонка, эта несчастная влюбленность.

— Да, но…

— И, учитывая, что Том будто бы дал ему принять те таблетки, можно еще поставить большой вопросительный знак: а сознавал ли мальчик вообще, что с ним произошло? Так что, взвесив все “за” и “против”, мы можем…

— Господи, Грег! Да он завел его к себе в номер, опоил таблетками и изнасиловал! Как вы только можете…

— А ну-ка, полегче на поворотах! — перебивает его Автоматор. — Полегче, приятель. Здесь, в Сибруке, мы судим человека по совокупности его дел и поступков, по совокупности. В данном случае перед нами человек, беспрецедентно преданный нашей школе и ее ученикам. Неужели одна-единственная ошибка суждения, пускай даже столь прискорбная, — неужели она должна перечеркнуть все хорошее, что имеется на его счету? Какая от этого польза?

— Ошибка суждения? — ошарашенно переспрашивает Говард.

— Именно. Каждый из нас может…

— Ошибка суждения?

— Да, черт возьми, именно это я и сказал! — рявкает Автоматор, покраснев до кирпичного цвета. — Вы и сами однажды ошиблись — или не помните? Три с половиной миллиона фунтов коту под хвост, в одну минуту — в одну минуту! Когда вы вернулись сюда, вы уже были посмешищем всего лондонского Сити! Никто не хотел брать вас на работу! Но кто же в итоге согласился вас взять? Кто взял вас под крыло, когда от вас все отворачивались? Эта школа — потому что здесь умеют заботиться о своих выпускниках! Вот это и есть настоящая забота!

— Какого черта… — Говард встает. — Как можно сравнивать потерю денег с физическим одурманиванием и сексуальным насилием…

— А я сейчас вам объясню как! — Автоматор тоже поднимается и грозно нависает над ним. — Посмотрите на этого человека, Говард! Прежде чем предъявлять обвинения, хорошенько приглядитесь к нему! Этот человек был героем! Этот человек подавал огромные надежды, он обещал стать одним из величайших спортсменов в стране! А вместо этого он стал калекой, инвалидом, он постоянно терпит физические мучения — а все из-за вас! Из-за вашей трусости! Вы говорите о справедливости. Если бы существовала в мире справедливость, то это вы оказались бы тогда на дне карьера, а не он!

Председатель, сидящий рядом с и.о. директора, грустно кивает.

— Любой другой человек на его месте, перенеся такой удар, навсегда замкнулся бы, ушел в себя. Но только не Том Рош! Вместо спорта он посвятил свою жизнь воспитанию этих мальчиков. Я бы даже сказал — знаю, это вам не понравится, но я все-таки скажу: именно беззаветная преданность своему делу заставила его совершить эту ужасную ошибку. Но это не главное, а главное вот что: когда он принял верное решение, когда он пришел к вам — не к кому-нибудь, а именно к вам! — и сознался в содеянном — а если бы этого не произошло, то никто бы так никогда и не узнал! — вы решили просто разделаться с ним! Что ж, в таком случае я вам скажу: и вы здесь по горло в грязи, вот что!

— Я?

— Я ведь поручал вам побеседовать с Джастером. Я сказал вам: у этого мальчика проблемы, ступайте поговорите с ним. А вы ничегошеньки не разузнали!

— А что, мне нужно было с пистолетом к нему подойти? Да? Мне нужно было пистолет приставить к его виску и сказать: а ну-ка, Джастер, развяжи язык…

— Дэниел, — говорит вдруг Том.

— Что-что? — оборачивается к нему Автоматор.

— Ему больше нравилось, когда его называли Дэниелом, — говорит, захлебываясь слезами и соплями, Том, сидящий, ссутулившись, на стуле.

Воцаряется напряженная, закипающая тишина.