— Со временем вы привыкните работать без меня, а я привыкну жить без LPI.

Она разлила чай по чашечкам, поставила их на блюдца, а те — на стол. Михаил улыбнулся, поймал ее ладонь и прижал к губам.

— Спасибо, Люда.

Сразу же поднявшись, он пошел к выходу. Он не снимал обувь, лишь пальто. Выпавший в сентябре снег был лишь началом жутко холодной осени. Люда какое-то время оставалась на кухне и подошла, когда он уже собирался выйти.

— Миша?

Он обернулся, не отпуская ручку двери.

— А если бы к вам в этот вечер зашла я?

Михаил склонил голову. Чужим людям этот взгляд неизменно казался угрожающим, но Людмила к ним не относилась. Когда же он, стремительно преодолев разделявшее их пространство, впился в ее губы, женщина потеряла равновесие. Подхватив ее, он прошел несколько метров в гостиную и, окинув взглядом темное помещение, поймал ее взгляд. Людмила боялась высоты. Любой. Именно поэтому она никогда с ним не летала. Ее транспортом были поезда и быстрые, очень быстрые машины.

Опустив женщину на диван, Михаил стянул пальто и больше не отрывался от нее.

Когда они, практически обогрев своей страстью комнату и весь дом, отдыхали на полу у дивана, Людмила засмеялась и потерла бедро. Там уже расползался завтрашний синяк: падая с дивана, она задела столик.

Привалившись спиной к дивану, она разглядывала лежащего перед ней мужчину и с губ не сходила счастливая, сводящая с ума улыбка.

— Я видела рекламу Найк с новой персоной года.

Михаил улыбнулся.

— Меня заставили посмотреть ее девочки с шестого. Они звонили мне весь день. Когда я сказала, что посмотрела, они задали ключевой вопрос: чье тело пририсовали президенту.

— Что ты ответила?

— Я призналась, что не знаю и надеялась, что этим ответом похоронила себя для них. Сегодня в обед они снова начали трезвонить. Речь уже шла о деньгах, они делают ставки в «Вопросах LPI». Это сервис тотализаторов при новостном…

— Знаю, Люд.

— Четыре к одному, что это какой-то скандинавский пловец, участвовавший в последних Олимпийских играх.

— А смеешься почему?

— Я подумала о твоем новом секретаре. Возможно, ей поставили задачу решить этот спор хотя бы в пользу четырех к одному.

Михаил поддержал ее смех. Подложив руки под голову, он расслабленно лежал на прикрывавшем ледяной пол ковре, и не чувствовал холода. Перекинутые через него ноги Людмилы липли к разгоряченному телу. Он никогда не видел ее такой счастливой. И уже не помнил, когда был так счастлив и расслаблен сам.

— Я лет десять об этом мечтала, — она откинула голову на диван, задрав лицо к потолку. Голос от этого гудел.

— Я тоже…  наверно даже дольше, — Михаил снова засмеялся и признался: — ты была моей…  юношеской музой.

— Ну, это естественно!

Людмила поднялась и направилась в дальнюю комнату. Михаил задрал голову, чтобы не терять эту великолепную женщину из виду. Ее силуэт и походка завораживали. В каждом движении сквозила раскованность зрелой личности, осознающей свое совершенство и ценность.

— Ты прекрасна! Я должен был говорить тебе это каждый день.

Людмила обернулась:

— Ты не мог.

Когда она исчезла, Михаил тоже поднялся. Он собирал с пола одежду, когда Людмила вернулась.

— Ты уходишь?

— Нет. Еще нет. Включи свет.

— Пойдем в спальню.

— Здесь можно курить? — он, наконец, нашел свои сигареты.

Людмила не отвечала, и ему пришлось обернуться. Она все так же стояла в проходе, укутанная белым одеялом и освещенная янтарным светом торшера рядом. На губах играла вежливая улыбка секретаря, в которой Михаил всегда видел толику надменного лукавства.

— А существует место, где тебе нельзя курить?

Чиркнув зажигалкой, Михаил направился за ней.

Зажигая по пути еще два торшера, Людмила забралась в постель. Михаил остался стоять у подоконника, уставленного цветами.

— Григорий завел мне собаку…  — в очередной раз он задавил в себе желание говорить с ней о работе. — Китайского пекинеса. Это такая рыжая мохнатая гусеница с головой гремлина.

— Я знаю, как выглядит пекинес, Миша, — улыбнулась Люда за его спиной.

— А я раньше не знал.

— Эта штука у тебя на спине тоже от Григория?

— Да.

— Хочешь ее проверить?

— У тебя есть оружие? — Михаил осмотрелся в поисках пепельницы и, не обнаружив ничего подходящего, оставил окурок в одном из горшков.

— Да, есть.

— Ты хочешь, чтобы я почувствовал то же самое, что заставил тогда чувствовать тебя?

— Нет. Это слишком страшно. И тогда все было взаправду. А ты никогда не поверишь, что я могу тебя убить.

Михаил усмехнулся, направляясь к постели.

— Не надо, мы проверяли.

Людмила потянулась к нему:

— Миша…

Он целовал ее плечи.

— Я хочу тебя попросить…

— Все что хочешь.

— Я хочу от тебя ребенка.

Михаил замер, а потом и вовсе лег рядом и закинул руку под голову, демонстрируя внимание и ожидая объяснений.

— Немного не тот акцент…  — Людмила приподнялась на локте. Они прекрасно видели друг друга в медовом свете двух торшеров. — Я хочу ребенка только от тебя.

Он, было, улыбнулся, но тут же погасил эту улыбку. Людмила продолжала.

— Ни ему, ни кому бы то ни было вообще не обязательно знать кто отец. Ты примешь в его жизни то участие, какое посчитаешь нужным или не примешь вообще. И я прекрасно осведомлена о твоих проблемах, а ты — об отсутствии их у меня. И о риске для жизни я тоже помню. И об Анне.

— Об Анне?

— Мишенька, я не слепая! И ты на самом деле изменился. И еще…  чувства к ней оберегают тебя. Я никогда прежде не видела тебя таким свободным и счастливым. Ты способен радоваться, когда вокруг…  все так плохо. Если бы Анна не появилась, тебе было бы сейчас очень-очень тяжело. Боже, почему ты улыбаешься? Что смешного? Это же серьезно! Ты представляешь, чего мне стоило это сказать?

Михаил не мог остановить смех, вырывающийся из груди с красноречивым кашлем.

— Сколько ты проработала в LPI?

— Двадцать два года.

— Ну, тогда…  — Михаил кое-как успокоился, но улыбка до ушей не оставляла шансов на серьезность. — Спецподарок за двадцать два года выслуги — ребенок от президента.

— Дурак, — засмеялась Людмила, звонко шлепая ладонью по его груди. — Ну, где ваша серьезность, Михаил Юрьевич?