Жуга уже и сам был не рад, что завязал этот разговор. Меч он раздобыл недавно, при обстоятельствах, вспоминать которые не очень хотелось, хотя похвастать было чем – то был клинок работы подгорных мастеров малого народа западных дварагов, Хриз Серая Сталь из рода Трёх Изменчивых.

Хвастать, однако, не было ни резона, ни желания.

Кто только дёрнул за язык?

Он покосился на Линору. Может, прогнать? И почувствовал – поздно: в ореховых глазах девчушки уже зажёгся любопытный огонёк. Она вскочила на колени:

– Меч? Откуда? Покажи!

Махнув рукой (ну, меч, и что с того, что меч?), Жуга задрал рубаху, потянул за рукоять, и клинок с чуть слышным звоном словно сам собою распрямился в руке.

Воцарилась тишина.

– У-у… – наконец разочарованно протянула девушка и замолкла.

Жуга перевёл взгляд на лезвие меча и замер, поражённый.

Та железяка, что была в его руках, должно быть, пролежала в земле лет десять, проржавев от острия до рукояти. Не было ни пятнышка чистого металла. Жуга ошеломлённо перевернул его в руке; блеснула тонкой нитью гравировка – пляшущий у рукояти лис.

– Что за чёрт…

– Я тоже такие видала, – равнодушно сказала Линора. – Их после войны много валяется. – Она встала и молча оправила платье. Тронула травника за плечо. – Пойдём, скоро ужин поспеет.

– Иди пока одна, – не отрывая взгляда от меча, сдавленно ответил тот. – Я подойду сейчас. Мне надо здесь побыть ещё немного… одному.

– Жуга.

– Что? – Тот обернулся. Поднял взгляд («Ну и глаза у чертовки!» – подумалось ему). – Чего ещё?

– Зови меня просто Ли.

Он не нашёлся что ответить, лишь кивнул, и девушка растворилась в кустах так же быстро, как появилась.

Однако не прошло и двух минут, как снова раздались шаги, и на берег вышел Вайда. Завидел травника, без лишних слов подошёл, подогнул под себя край плаща и уселся рядом.

– Ну давай, – сказал он, – выкладывай, что у тебя.

Жуга вздохнул. Повертел в руках клинок и воткнул его в землю. Посмотрел на рифмача.

– С чего начать?

– По порядку.

* * *

– Понимаешь, Вайда, – сплетая нервно пальцы рук, заговорил Жуга, – я не знаю, что сказать. Как первый раз посмотришь – вроде всё хорошо. Но потом…

– Ты вечно ждёшь неприятностей. Что ж удивительного, что ты их находишь? Или они тебя находят. Сейчас-то что тебя гнетёт?

– Пока что ничего. Но этот фургон…

– А что – фургон?

– Они же циркачи, Вайда. Музыканты, лицедеи… Ли, например, канатная танцовщица.

– Ли? А, та девчонка… Ну. И что?

Жуга поворотился к рифмачу.

– Чего им надо на юге? Здесь нет ни одного жилого места, все сбежали от войны. Есть, конечно, ярмарка у реки, но мы ведь оттуда и выехали… Чего здесь ищет Роджер?

Рифмач нахмурился. Поскрёб в затылке.

– Да, странно. Я об этом не подумал. Хотя, если посмотреть с другой стороны, здесь есть два-три замка, удержавшие осаду, да и дорога в обход реки ведёт в Ноул-Сасэск.

– В Ноул-Сасэск есть более короткий путь.

– Кто знает? Может, Роджер просто мародёров боится. Это всё, что тебя тревожит?

– Нет, не всё. Эта девчонка… Понимаешь, Вайда, она ведунья. Читает прошлое, предсказывает будущее. И вот она…

– Эка невидаль! – негромко рассмеялся поэт. – Встречал я таких, и не раз. Всё делается просто: наговоришь с три короба, а сбудется ли, нет – поди проверь. Я тоже так умею. Хочешь? Вот: завтра будет новый день! И только попробуй скажи, что я не прав.

– Отчего же, прав, конечно. – Травник улыбнулся. Взъерошил волосы рукой. – Но тут всё честно. У неё на самом деле дар, это я тебе как травник говорю. Это похоже на то, как я угадываю имя или влезаю в чей-нибудь сон. Мне, правда, браслет помогает…

– Даже если так, что с того?

– Линора не смогла сказать про меня ничего. Только предсказала… попросила, чтобы я поехал с ними. А я…

– И ты поехал, – закончил Вайда.

– Ну. – Жуга опустил взгляд и залился краской.

Рифмач поцокал языком и усмехнулся:

– Э, друг Жуга… Да ты, похоже, влюбился.

– Я? Нет… а впрочем, да… Наверное да. Не знаю. Может быть. Она…

– Влюбился. Втрескался. По уши. Это я тебе как поэт говорю.

– Да помолчи ты! – рявкнул Жуга так, что Вайда подскочил на месте. – Дай объяснить. – Он собрался с мыслями и продолжил: – Здесь непонятно. Да, я хочу её любить. Хочу её, но…

– Ну, это как раз понятно… – вставил неуёмный Вайда и осёкся, перехватив испепеляющий взгляд травника.

– Мне продолжать или не надо? – холодно осведомился тот. Поэт кивнул и постарался придать лицу серьёзное выражение. – Так вот. Подумай сам: когда я успел в неё влюбиться? Ладно бы красавица, чтоб глаз не отвести, тогда понятно, или, положим, просто по сердцу пришлась, так ведь пацанка ещё, да и знаю я её два дня! Да и не водилось за мной такого, чтобы девка – хлоп глазами, пальчиком поманила, я и лапки кверху. Девчонки, те, бывает, навоображают чёрт-те чего да и влюбятся за сутки, но чтоб я вот так… Ни в жисть не думал. – Он вздохнул и помотал головой. – Ну, ладно. Пускай влюбился. Но почему у меня такое чувство, что меня… подталкивают к этому? Как будто всё это… подстроено, что ли. Вот…

– Так ты любишь её или нет?

– Не знаю.

– А она тебя?

– Не знаю.

– Дурак ты, Жуга, – покачал головой рифмач. – Ой, дурак…

Тот поднял голову.

– Вот и Роджер меня тоже в дураки норовит записать. С чего бы, а?

И он умолк.

Вайда вздохнул и плотнее закутался в плащ. Поёжился.

– Что-то холодно сегодня… С тех самых пор согреться не могу, как ты меня из ямы вытащил. Как будто всегда стою в тени. Дороговато дался мне Тёплый Стан. Может, хоть летом оттаю?

– Оттаешь, если вспоминать поменьше будешь. Это в памяти ты мёрзнешь, не взаправду. Пройдёт.

– Я ведь искал тебя, чтоб поблагодарить. Не успел тогда – уж очень быстро ты ушёл. Да, изменился ты, – задумчиво проговорил рифмач. – Мечом, гляжу, обзавёлся, хромать перестал. В одном только прежним остался – всюду сам себе преграды строишь.

Травник хмыкнул и пожал плечами. Посмотрел на Вайду.

– Может, просто другие их не видят?

* * *

– Сидишь?

Вот теперь Жуга вздрогнул.

Горбун возник на берегу будто ниоткуда. Слух у травника был острее некуда, и всё же Роджер ухитрился подойти бесшумно.

– Ну, сиди-сиди, – кивнул он, сам, однако, не садясь. – Много высидишь.

– Зачем пришёл?

– Поговорить надо, рыжий. О тебе.

Он вынул трубку и кисет, стукнул кресалом и раздул