тайна смерти перед глазами» – 1 марта 1912 г.) и сестры Лиды. Много о смерти было передумано им на войне, в связи с гибелью сослуживцев, под обстрелами и бомбежками. «…смерть, и самая ужасная – избавительница. Жить нужно так, чтобы умирать было легко, но чтобы перед смертью можно было прошептать: „Feci quod potui…“[499]» (27 января 1916). Уход близких людей в последующие годы – отца, обожаемой матери, старшей сестры Александры, покончившего самоубийством Д. С. Рождественского, умершего в тюрьме брата Николая, Л. И. Мандельштама, погибшего в горах племянника, – не становясь раз от раза менее мучительным (скорее наоборот – см., например, запись от 3 марта 1946 г.), усугублял крепнущее с годами «философское отношение» к смерти. «Меня страшит собственное спокойствие. Смерть так проста, так нужна и так не страшна, вроде укола шприцем…» (4 апреля 1940). «…смерть совсем не страшна и похожа на укладывание кукол после петрушечного представления» (22 сентября 1940). «Смерть кажется таким простым делом, как насморк. „Я“ – такой пустяк, как зóря, как проигравшая музыка» (28 июня 1947). «Так скучно и так просто умирать» (30 ноября 1947). Вавилов размышляет об эвтаназии и способах безболезненного самоубийства. 18 мая 1940 г. он пишет: «Вылечивать и особенно спасать от смерти медицина не умеет. Не лучше ли ей заняться другим. Разработать способы подготовки смерти. Сделать ее незаметной, даже приятной. // Такие способы, вероятно, изменили бы образ жития человеческого. ‹…› Предложение мое относительно медиков – практическое и едва ли такое страшное, как может сначала показаться». «Наивысшая возможность для сознания только уйти от жизни, когда хочется и когда нужно. Не больше» (28 декабря 1941). «…в сущности, во власти человека одно сильное средство, возможность и право – кончить в любой момент по собственному желанию с этой игрой, т. е. самоубийство. Все остальное только воображение и самообман» (22 апреля 1942). «Теплая осень. Падающие последние листья. Мечтаю о какой-нибудь медицинской таблетке, которая быстро бы и незаметно отправила на тот свет» (10 октября 1943). «Несчастное человеческое сознание. ‹…› Самое умное изобретать безболезненные незаметные средства к самоубийству» (9 мая 1944). С годами напускное безразличие к смерти сменилось готовностью и желанием умереть. «…нестерпимая фальшь вокруг гонит скорее к смерти» (31 декабря 1943). «Полная готовность каждую минуту уйти из жизни…» (29 октября 1950). Размышления о смерти вообще и попытки как-то осмыслить свою собственную смертность также нередки[500]. Многие мысли Вавилова на эту тему близки по духу к экзистенциалистским. Он размышляет в дневнике о смерти в терминах исчезновения «Я» (признавая, впрочем, неразрешимость этой загадки: «как всегда на бесчисленных похоронах, никакого решения» – 4 февраля 1947). «…пора скидывать „я“» (30 декабря 1947). «Хочется ‹…› тихо, незаметно перейти в небытие и покончить с ненужным „я“» (20 февраля 1948). «Все неотвязчивее мысль о том, как просто уйти в небытие, прервать навсегда „свое“ сознание» (22 декабря 1948). «Никчемность, случайность, эфемерность собственной жизни (готов с нею кончить каждую минуту)» (3 апреля 1949). «…существую, как тень, готовая каждый момент без сопротивления растаять» (6 октября 1950). Вавилов многократно (более 150 раз) пишет в дневниках – во второй их части – о своем желании умереть. Такая общая фиксация на теме смерти, готовность к смерти вполне соответствует экзистенциалистскому понятию «бытие-к-смерти».

Также совершенно «экзистенциалистской», стопроцентно соответствующей общепринятому представлению об этом философском направлении, выглядит проходящая сквозь все дневники Вавилова тема абсурдности и трагичности человеческого существования. «Мы актеры неизвестной пьесы и незримого, таинственного автора» (9 октября 1914). «Появилась у меня очень скверная философия. Все равно, всё пустяки, и все равно придется умереть. Заглушаю ее работой, книгами, шахматами, но в „пустые“ минуты она страшна» (28 октября 1916). «…мучительное раздирающее созерцание. Для чего понадобилась эта органическая эволюция? Неужели случайно создалось такое разрывающее душу и тело состояние?» (14 ноября 1940). «Все в земле, все умерло, все далеко и развеяно и, вероятно, без следа. Бесследность – самое страшное. Все ни к чему. ‹…› разлетимся вместе с Солнцем, и в электроны и кванты разлетится все научное наследие! Ну что же, остается наивная ни для чего не нужная, а главное – мучительная игра» (19 января 1942). «Впрыснут эликсир самолюбия, любви, получается буйная человеческая машина. Иссякли эти эликсиры – и человеческое сознание перед страшным разбитым корытом. Ему надо исчезать» (31 октября 1943). «Философия моя совсем отчаянная. Понимаю марионеточность жития, не хочу быть марионеткой» (21 ноября 1943). «…извольте жить и эволюционировать, чувствуя и сознавая каждое мгновение трагический балаган» (18 апреля 1944). «Самое тяжелое в том, что даже грусть кажется искусственной, выдуманной все тем же искусственным „я“. И обращенным только к нему же. Остается просто отвратительная боль, а не меланхолия и грусть» (24 ноября 1946).

Отличительная особенность экзистенциализма – провозглашение ухода от классических холодных и бесстрастных «философствований», придание особой значимости субъективным чувствам и ощущениям (страх, заброшенность в мир – знаменитая «тошнота» Сартра – и т. п.). Ужас от мира и отвращение к нему звучат во многих записях Вавилова. «Хочется закричать на весь мир „Караул“ и умереть» (26 марта 1944). «„Я“ – обращающееся в тухлую груду» (9 мая 1944). Эфемерный человек в эфемерном мире – «какой-то плевок божества» (26 октября 1945). «Вышел бы на открытое место и закричал страшным криком на всю вселенную» (3 марта 1946).

Вавилов иногда оказывался в особом состоянии измененного сознания (подробнее об этих эпизодах речь пойдет чуть ниже), наблюдая, как «…кругом все в глазах разлагается на составные части, дома на кирпичи, люди на кишки, желудок и прочие физические и психические атомы» (18 октября 1942). В один из таких моментов проникновения в подлинную суть всего Вавилов-экзистенциалист пишет: «…слетают условности, слова, и выступает мороз бытия» (23 января 1947).

Выразительность

Нобелевской премии по литературе были удостоены два философа-экзистенциалиста. Экзистенциализм – самое «литературное» философское направление XX в. К «экзистенциалистам» традиционно относят множество писателей.

Вавилов обладал несомненным литературным талантом. Его научно-популярные книги, работы по истории науки и философские статьи хорошо написаны, легко читаются. Дневниковые записи образны и ярки[501]. Ценящий и ежедневно читающий художественную литературу, знающий несколько языков, регулярно пишущий, Вавилов достиг несомненного мастерства в искусстве письменного изложения мыслей.

При этом изначально отношения с письменной речью у него были не самые простые.

В двухтомнике дневников Вавилова в предисловии оговорено, что явные описки и малосущественные ошибки при публикации исправлены (как и заменен на современное написание «дореформенный» – с «ятями» – язык ранних дневников). Но именно по таким ошибкам в рукописном оригинале видно, что Вавилов пришел к выразительности письменной речи непросто – так называемая «интуитивная» грамотность не была изначально ему присуща.

Вавилов часто