История «Записок» уникальна не менее, чем они сами. Не имея бумаги, Василий Михайлович вёл свой тюремный «судовой журнал», искусно связывая и сплетая в разные «морские» узелки (а уж запас их у него, опытнейшего моряка, был велик) разноцветные нитки! Каждому разговору, событию, факту соответствовал свой цвет и узел.

Нитки он выдёргивал из манжет, мундира и подкладки мундира, из офицерского шарфа… «Записки», изданные впервые в 1816 году, быстро перевели на все европейские языки. А потом — и на японский. Что примечательно! Декабрист Кюхельбекер, читая «Записки» во время заключения в Свеаборгской крепости в 1832 году, записал в дневнике: «Это и по слогу, и по содержанию одна из самых лучших книг на русском языке. Читая Головнина, нельзя не полюбить японцев, несмотря на их странности». Вывод на первый взгляд неожиданный, однако вполне закономерный для русского восприятия мира. После плена, после сырой тюремной камеры, захваченный японцами вероломно, русский моряк пишет записки о Японии так, что его соотечественник проникается к чужому народу любовью!

В 1816 году сорокалетний Головнин был назначен почётным членом Государственного Адмиралтейского департамента, а через год ушёл во второе своё кругосветное путешествие на шлюпе «Камчатка», в котором ему сопутствовали как подчинённые Фёдор Матюшкин, Фёдор Литке и Фердинанд Врангель.

Есть удивительный, если вдуматься, документ, относящийся к этому второму плаванию и связывающий сразу два славных русских имени — Гавриила Андреевича Сарычева и Василия Михайловича Головнина. Документ этот — «Инструкция государственного адмиралтейского департамента командиру шлюпа Камчатка капитану В.М. Головнину» от 13(25) августа 1817 года, подписанная вице-адмиралом Сарычевым; действительным статским советником А. Лабзиным; обер-берг-гауптманом 4-го класса Логиновым и Фёдором Шубертом.

Адмирал Сарычев в отдельном представлении не нуждается… Александр Фёдорович Лабзин — это писатель и член Адмиралтейского департамента с 1804 года; Матвей Иванович Логинов — директор Паноптического института и непременный член Адмиралтейского департамента, а Фёдор Иванович Шуберт — астроном, с 1783 года на русской службе, с 1813 года почётный член Адмиралтейского департамента.

Несмотря на такую представительную коллективную подпись, «Инструкция…» носит явные следы авторства Сарычева. Только он, сам проводивший картографические съёмки на кожаной байдаре, мог дать такие конкретные советы (именно советы, а не «начальственные указания») о том, как лучше организовать описание камчатских и аляскинских берегов с использованием байдары, или написать об одном из аляскинских заливов: «Сей залив во время бывшей там экспедиции капитана Биллингса капитан Сарычев намерен был осмотреть, но позднее время и противные ветры тогда ему попрепятствовали; а посему желательно было бы при случае бытия Вашего в тех местах, ежели время позволит, исполнить намерение Сарычева».

Эти «желательно…» и «ежели время позволит…» очень характерны для духа и стиля инструкции — предельно к Головнину и к его задачам уважительных. При чтении этого документа чуть ли не слёзы на глаза наворачиваются! Как уж нас, русских, выставляют лишёнными инициативы, рабски трепещущими начальства и т. д., а вот же — служебный приказ одного русского человека другому русскому человеку. И всё в нём наполнено идеями разумной инициативы, самостоятельности, доверия к опыту того, чьему опыту можно и должно доверять…

«При первом Вашем отправлении в путешествие вокруг света 1807 года, — писал Сарычев, — дана была Вам от Адмиралтейского департамента инструкция с подробным наставлением, как поступать во время плавания Вашего касательно определения пути, ведения журнала и внесения в оный полезных замечаний. Ныне департамент, удостоверясь на опыте в Ваших познаниях и способностях, не находит надобности повторять тех же предписаний и полагается во всём на Ваше искусство и благоразумие». А далее все необходимые директивные указания сопровождаются оговорками «судя по времени и обстоятельствам…», «полезно б было курсы Ваши располагать…», «естли обстоятельства позволят…»…

Есть в «Инструкции…» место, где связь времён обнаруживается самым убедительным — деловым — образом: «Приближаясь к Камчатке, постарайтесь перерезать курсом Вашим черту плавания судна «Слава России» 1790 года…»… На этом судне в том году плавал сам Сарычев…

И Головнин вновь ушёл из Кронштадта в Тихий океан — прокладывать новые курсы во славу России. Он заходил в Русскую Калифорнию, записав, между прочим: «Русские промышленники по одному и по два ходят стрелять в лесах диких коз, часто ночуют у индейцев и возвращаются, не получив от них ни вреда, ни обиды. Напротив того, испанцы в малом числе и без оружия показаться между ними не смеют, иначе все будут убиты. Индейцы сии отдают своих дочерей в замужество за русских и алеут, поселившихся у них; и в крепости Росс теперь их много…»

Головнин имел задание также провести инспекцию Русской Америки, и в своём отчёте о ней он высказал прежде всего возмущение безнаказанностью янки, ведущих в русских владениях разбой, хищничество, избиение морского зверя и постоянно провоцирующих индейцев против русских под вселенские крики о свободе и уважении «прав человека» (этой не изнашивающейся «тряпкой» они махали уже тогда!). Головнин удивлялся: «Я не понимаю, каким образом согласить явную к нам вражду сих республиканцев с правами народными?»

По поводу претензий комитета конгресса США на русский северо-западный берег Америки аж до 60°, Головнин писал: «Очень странно, что никому из членов сего комитета не удалось читать ни одной из множества книг, изданных на английском языке (который и им природный)… во всех коих… упоминается, что русские прежде всех европейцев открыли северо-западный берег Америки и прежде всех заняли его».

А далее он задавался правомерным и ироническим вопросом: «Разве комитет думает, что русские потому не предъявили своих прав на сии берега, что министерскими нотами не сообщили всем государствам об оных; но членам оного не кажется, что открыть землю, занять её и утвердиться в ней почиталось во всех веках и у всех народов самым действительным из всех дипломатических актов».

Ну конечно же!

Что — англичане, французы, испанцы, голландцы и прочие извещали друг друга «министерскими нотами» о своих колониальных открытиях и занятиях? Так с чего вдруг надо было тупить перья русским? Мы что — не равными правами обладали?

И ведь не дипломатом был Василий Михайлович Головнин, а вот же — опровергал претензии янки чисто дипломатическими аргументами на основе глубокого понимания сути и принципов международного права. Какими всё же врагами русского дела выглядят на фоне этих строк чужак Нессельроде и «англоман» Полетика…

Головнин во многом сходился с декабристами. Завалишин в своих позднейших записках признавался: «Меня и Головнина сблизило общее негодование против вопиющих злоупотреблений и общее стремление к отысканию мер против них для правильного развития общественного и государственного быта. Мы, наконец, сделались друзьями, насколько допускало это огромное различие в летах. Я часто проводил у него вечера».