— А есть варианты?

Я пожал плечами.

Мы попрощались. В снежном тумане задние фонари Ваниной машины нарисовали две кровавые линии, которые я ещё долго видел, закрывая глаза.

* * *

Обсуждать мою находку Саша, мой бывший одногруппник, отказался наотрез. Наверное, он много раз жалел, что дал мне тогда дозиметр; вернее, не жалел, а боялся, что каким-то образом окажется замешан в скандале. Но я о нём в своих статья не упомянул и полагал, что это гарантирует сохранение отношений.

Но уже по первому «Здравствуй», глухому и вопросительному, стало ясно, что он боится меня больше самой радиации. И всё-таки я попытался.

— Слушай, у вас же есть какие-то спектрометры или что-то вроде того, и я бы мог принести образцы, которые собрал. По идее, нужно понять, какие именно радионуклиды…

Он оборвал:

— Я не начальник лаборатории, чтобы такие решения принимать, и всё не так происходит. Нужно изначально представлять, с чем мы имеем дело, потому что есть потери на мёртвое время, есть коррекционные коэффициенты, если мы не знаем состав, мы не знаем метод измерения, период полураспада может быть микросекунды, а может быть тысячи лет, — затараторил он.

— Погоди, я понял. Но, может быть, проверим наличие наиболее распространенных изотопов: стронций, йод, радий, что там ещё?.. Если это дорого, я заплачу.

— Слушай, мы вообще не имеем права проводить такие исследования. Обращайся по адресу: в Министерство экологии, в Роспотребнадзор, в Росатом. У них оборудование, сертификаты и специалисты. Мы научная лаборатория.

— Ясно.

Это короткое «ясно» его взбудоражило.

— Вот ты интересный такой, — возмутился Саша. — Это как, знаешь, позвонить на металлургический факультет и сказать: у меня труба в доме течет. Она же из металла, так что, металлурги, сделайте что-нибудь.

— Ну а тебе в личном плане не интересно узнать, что за труба течёт? Для расширения кругозора?

— А мы ничего не узнаем. Привез кто-то облученную железяку, кинул в озеро, она фонит. Кто привёз, зачем? Таких инцидентов знаешь сколько по России? Тысячи. С металлургических предприятий сколько радиоактивного лома отфильтровывают? Это не наше дело. Мой начальник никогда на это не пойдёт.

Я ожидал чего-то подобного. У Саши другие заботы.

Я вдруг осознал, что радиацию слишком легко игнорировать. Это не пожар, не свалка мусора и не наводнение. Её нельзя ни сфотографировать, ни описать. Нельзя привести на площадь человека с атомом йода-129 в щитовидной железе и сказать — взгляните, люди, вот атом и он убивает. Любой скепсис не в твою пользу. Всегда есть дела важнее. Радиация — это наше бессознательное, а потому инстинкты против неё бессильны.

Я спрашивал себя, как бы поступил на месте Саши, и быстро соглашался, что поступил бы также. Может быть, даже не из страха, а из научной чистоплотности. Пролистывая на Олином ноутбуке pdf-файлы с научными статьями о методах определения радиоактивных загрязнения, я всё больше соглашался, что дело не терпит дилетантизма. Что бы я сейчас ни думал, доказать я ничего не смогу. Как не могу найти союзников. Кроме, разве что, одного человека.

Я набрал Братерскому, выслушал бесконечность гудков и когда уже собирался сбросить, он ответил.

Я рассказал ему про свою поездку, и странные галлюцинации, и найденную головку от «Нивы». Он слушал внимательно, изредка уточняя детали.

— Возьмите всё, что у вас есть: все пробы, все фотографии, все документы, и приезжайте в среду к четырём часам, — подытожил он.

— Куда?

— В офис Шавалеева. В бывший офис. Вы там были. Захватите термос, который вы набрали из водоёма около самой «Зари».

Вечером я рассказал о предполагаемой встрече Оле, на что она разразилась целой тирадой: Братерский, в её глазах, был очевидным жуликом и манипулятором, который использует людей в свои интересах и непонятно как оказался на свободе. А мне же он и вовсе ничего хорошего не сделал, поэтому глупо выбалтывать ему все тайны.

— Я раньше думала, что ты его выдумал, — призналась вдруг Оля. — Откуда он взялся?

— Ты его совсем не знаешь.

— Я знаю тебя и вижу, что происходит.

Эти разговоры продолжались всё следующее утро, поэтому к вечеру я оставил ужин на плите, а сам уехал в город до возвращения Оли.

В торговом центре я долго ходил по разным отделам и вышел оттуда с красивым металлическим чемоданом на колёсиках и с длинной ручкой.

Чемодан мягко скользил по полу торгового центра, подскакивая на порожках для электропроводки.

* * *

Тот же чемодан, но уже тяжелый, стучал по мокрой брусчатке, как товарняк. Я тащил его вверх по улице к зданию «Вавилон Страхования». Казалось, что колёсики уже давно отвалились, и я просто волоку его по камням.

У входа в здание охранник молча кивнул на дверь, но потом его взгляд и губы вопросительно изогнулись в адрес чемодана, ведь с чемоданами ходить не принято и чёрт его знает, что там может быть. Я определи его:

— Это Братерскому подарки из Гаваны. Сергею Михайловичу.

Охранник охотно закивал, дескать, ясно-ясно, так и думал, из Гаваны, ну конечно же. Он помог мне открыть дверь и перекинуть чемодан через трёхпалый турникет. Вышло неловко, и мы всё-таки уронили чемодан на мраморный пол, отчего с него ссыпались остатки грязного снега, оставив на полу тёмные капли.

Охранник ничего не сказал, лишь показал рукой направление к лифту.

Здание стало пустынным и каким-то особенно гулким. В коридорах горел яркий свет, слышалась работа принтера или какого-то копировального аппарата, однако людей не было, точно здание избавилось от них и зажило своей жизнью.

Я толкнул дверь в кабинет Шавалеева, переваливая чемодан через низкий порожек в приёмную, где тоже было пусто. Юлиану и её нервную коллегу, видимо, убрали вместе с Шавалеевым. Я стукнул в дверь, но стук вряд ли был слышен через толщу второй, обитой двери, поэтому я распахнул обе двери, вспоминая регулировщицу Юлиану с её острой грудью, перетащил чемодан через порог и зашёл в кабинет с длинным Т-образным столом.

У ножки буквы Т боком ко мне склонившись над писаниной сидел капитан Скрипка. Он поднял глаза, обрадовался и, не вставая, кивнул на место напротив себя.

— Присаживайтесь, гражданин Грязин. Одежду на вешалочку. Чемоданчик в угол поставьте, — заметив мои колебания, он сделал ленинский жест в сторону стула. — Присаживайтесь, присаживайтесь.

Я молча разделся, загнав чемодан под вешалку, одернул тёщин свитер и сел напротив Скрипки. Я не чувствовал страха, но не чувствовал и радости. Значит, Братерский решил меня слить. Человеку, которого прочат в губернаторы, вряд ли стоит мараться радиоактивной грязью неясного происхождения.

Круглое монгольское лицо Скрипки ещё сохраняло летний загар, но уже не лоснилось потом, а лоснилось сухим парафиновым блеском. Блестящий сотрудник, подумал я. Скрипка в самом деле неплох и усерден, разве что чересчур любит театральность.