Он был почти лысым, лишь чёрные островки щетины обозначали границу полукруга, за которой ещё могла быть растительность. Он смотрел на меня серьёзно, хотя по лукавым глазам я понял, что он предвкушает веселье.

Он был крупным, и сейчас, сидя напротив, я ощущал его размеры так, будто мы застряли в тесном лифте. В огромном шавалеевском кабинете было душно от запаха его одеколона. Стул, на который усадил меня Скрипка, отличался от прочих стульев, он был принесен откуда-то извне, плоский, прямой и с такой жёсткой спинкой, что я сразу ссутулился. Наверное, у Скрипки был какой-то специальный стул для допросов, который он возил с собой.

— Грязин, чё тебе неймётся? — спросил он, навалившись на стол локтями и засунув руки под мышки. — Чё ты вот всё ходишь, вынюхиваешь, людям названиваешь? А? Ну тебе же русским языком объяснили, нет там термоядерного реактора. Склады там. Ну чего ты дурачка-то строишь?

Я молчал, рассматривая бумаги, которые оформлял Скрипка до моего прихода. Прочитать их никак не удавалось: лежали они вверх ногами, а почерк Скрипки был очень уж равномерный, как нарисованная ребёнком волна.

— Короче, давай я тебе объясню, как мы будем твою душу заблудившуюся спасать и возвращать обратно к мирским радостям. Значит, ты сейчас мне рассказываешь, как доктору, о всех своих невзгодах и прочих фантазиях, потом я тебе объясняю варианты: вариант А и вариант Бэ, а потом мы прощаемся, а навсегда или только на время, зависит от того, какой вариант ты выберешь.

— Вот же сука Братерский, — сказал я. — Мне жена говорила не связываться…

— А чего ты жену не слушаешь? Сергей Михайлович готовится… — он поднял глаза кверху. — Ему такие, знаешь, фантазёры-рецидивисты не нужны. Чё ты ему звонишь вообще? Он тебе кто? Никто. Он уже побывал по ту сторону закона, он знает, что это такое. Ну давай, рассказывай.

Он смотрел на меня внимательно, наваливаясь на стол всё сильнее.

— Я удивляюсь вам, Скрипка, — сказал я, и эта фраза отразилась на его лице, будто я метнул в него теннисный мячик; он даже издал какой-то звук. — Вы же знаете об этом районе гораздо больше меня. У вас доступ к архивам. Ну поройтесь там. Всё можно проверить. Я, наверное, неправ в деталях, но прав в самой сути. По крайней мере, вы не можете этого исключать. Почему вы сразу отвергаете?

— Знаешь, меня там, — он кивнул куда-то на дверь, — попросили с тобой помягче, вроде как ты у нас выздоравливающий. Так если тебе надо время выздороветь, можем вызвать наряд, оформим тебя по девятнадцать-три за неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции, скажем, на пятнадцать суток. На десять даже. Ты, видимо, всё думаешь, что мне интересно твои версии случать. Мне не интересно. У меня нет времени. Я тебе скажу раз и навсегда: этот объект проверяется тщательней, чем ты можешь себе представить, и никакой радиации на его территории не было и нет. Всё.

Голос его стал холодным и звенящим:

— Кончай, короче, свои информационные диверсии. Ты думаешь, это твоё частное мнение — ни черта. По каждому вбросу проверка делается, с людей за твои фантазии спрашивают серьезно, с них звёзды осыпаются, — он стукнул себя по плечу. — Ты уже один раз обосрался на всю округу и нас выставил. Ты ещё раз хочешь?

Он откинулся на спинку стула, и тот издал протяжный скрип.

«Скрипка скрипит», — подумалось мне.

— Если тебе доктор нужен, мы тебе доктора организуем. Чтобы не мерещилось, — добавил он устало.

Я молчал. Скрипка повёл головой разочарованно и принялся что-то писать. Было странно наблюдать, как тщательно выводит он свои каракули, точно прилежный школьник. Сторожевой пёс.

Мы сидели довольно долго. Я встал:

— Я ухожу. Если есть что предъявить — предъявляйте. Это действительно моё частное мнение.

— Слышь, ты в жопу засунь частное мнение, ага, — он потащил меня взглядом назад, и я непроизвольно сел. — С частным мнением запрись в сортире и фантазируй там. Если ты звонишь таким людям и требуешь помочь, это уже не частное мнение, а целенаправленная работа по сеянию паники среди населения. Давай о твоих заказчиках поговорим.

— Это частная инициатива.

— Усердный ты для частной инициативы, — проговорил Скрипка, поднимая завибрировавший смартфон. — Алло? Ну мы здесь. Наверху. Понял.

Он снова принялся что-то писать.

— Сейчас подробно поговорим.

Скоро дверь кабинета открылась. Первым вошёл крепкий мужчина лет пятидесяти, похожий на деревянную чушку, из которой высекли человека, сохранив её почти прямоугольную форму. На эту форме хорошо лежал дорогой пиджак. Человек был невысоким, но казался очень тяжёлым — даже тяжелее Скрипки, потому что в Скрипке была округлость, а этого распирали невидимые углы.

Скрипка встал и протянул руку:

— Александр Евгеньевич.

Я заметил, как Скрипка чуть поклонился. Человек поздоровался с ним спокойно и чуть отстранёно.

Следующим вошел Братерский, кивнув нам в знак приветствия и придержал дверь для третьего гостя. В нём я без труда узнал депутата Христова.

Братерский указал своим спутникам на стулья рядом со Скрипкой. Все трое были в достаточно торжественных пиджаках и пахли куда приятнее резкого одеколона, который любил Скрипка. Впрочем, одеколон всё равно скоро забил остальные запахи.

Когда Александра Евгеньевич опустился на стул, тот зашевелился под ним, словно картонный. Какой политический вес, подумал я, догадываясь, что передо мной кто-то из начальства ФСБ.

Скрипка почему-то повеселел; хлопнул лежащий на столе документ, будто показывая остальным результат своей работы, и стал шумным, как закипающий чайник.

Братерский приоткрыл окно у меня за спиной, а затем сел чуть в стороне справа, выложив на стол пару смартфонов, одернув пиджак и долго поправляя галстук, точно готовился к съемке.

На руке Христова я заметил дорогие часы. Плотный господин справа от Скрипки тоже выложил на стол маленький серый телефон, какие лежат обычно в пыльных витринах комиссионок.

— Ну что, Сергей Михайлович, где у тебя чай-кофе? — ухмыльнулся Скрипка. Ему не терпелось продемонстрировать мне свои теплые отношения с Братерским. — Может, чего покрепче есть?

— Покрепче не надо, — спокойно произнес крупный человек.

Скоро вошла расторопная девушка, которую Братерский называл Олей. Она принесла всем поднос с кофе, и только Скрипка выбрал чай, процедив сквозь зубы «на кофе ещё не заработал». Братерский как обычно пил воду. Когда Оля ушла, Скрипка сказал, обращаясь к прямоугольному господину:

— Вот так, Александр Евгеньевич, кто-то родине служит, а у кого-то вон секретарша как с плаката.

Тот одобрительно хмыкнул. Я заметил лёгкую улыбку Братерского. Христов сидел, углубившись в небольшую книжицу или блокнот. Он как будто не воспринимал происходящее.

— Я вас познакомлю, — сказал Братерский мягко. — Ну, Фёдора Матвеевича Христова представлять не нужно. Он курирует экологическое направление, поэтому его мнение важно в контексте вопроса. Александр Евгеньевич Ларин, с недавних пор — заместитель главы ФСБ.