«Все антиельцинские издания были к тому времени запрещены, и моя статья оказалась единственным в открытой прессе протестом против утверждения демократии с помощью танковой пальбы по парламенту. Между прочим, стократ проклятые за жестокость большевики Учредительное собрание всего-навсего распустили. Почувствуйте разницу!

В итоге «Комсомольскую правду» тоже закрыли. Правда, на один день. Потом одумались и открыли. А меня занесли в какой-то черный список, из которого вычеркнули только при Путине. Не могу сказать, что это сильно омрачило мне жизнь, хотя, скажем, из школьной программы разом вылетели мои повести, из энциклопедий исчезла всякая информация обо мне».

Писать ему, надо отдать должное, не запрещали. И всегда находились печатные издания, готовые опубликовать очередную статью.

Поляков, конечно, на этом не остановился: уже в декабре 1993-го в той же «Комсомолке» вышла статья «Россия накануне патриотического бума», в которой он, словно с Луны свалившись, утверждал, что «укрепившейся новой власти теперь до зарезу понадобится возрождение патриотического чувства, которое, собственно, и делает население народом и заставляет людей терпеть то, чего без любви никто терпеть не станет». Когда статья вышла, друзья и недруги не сговариваясь решили, что он повредился в уме. «В самом деле, в то время слово «патриот» стало почти бранным, а теледикторы если и произносили его, то с непременной брезгливой судорогой на лице. Не знаю, откуда взялась уверенность, что строить новую Россию нужно на фундаменте стойкой неприязни к Отечеству, но могу предположить: идея исходила от тех политических персонажей, которые видели в «новой России» лишь факторию для снабжения цивилизованного Запада дешевым туземным сырьем. С патриотизмом боролись так же истово и затейливо, как прежние воинствующие безбожники с религией. И так же безуспешно. Мой прогноз оказался верен: сегодня патриотизм опять в чести, государство финансирует дорогостоящие программы по воспитанию отчизнолюбия, на автомобилях развеваются георгиевские ленточки, кудрявые эстрадные попрыгунчики снова запели о русском раздолье, а те же самые теледикторы артикулируют трудное слово «патриотизм» с тяжким благоговением. Но почему, почему же у меня никак не исчезнет ощущение, что живу я все-таки в фактории, занимающей одну седьмую часть суши?»

Народ отреагировал на «победу демократии» очень своеобразно, во всяком случае, власть такого поворота явно не ожидала. На выборах в Госдуму наибольшее число голосов (23 процента) набрала ЛДПР во главе с Жириновским. Это было чисто протестное голосование. Либералы, собравшиеся широко, в прямом эфире отпраздновать свою победу, были ошеломлены, когда в режиме онлайн стали поступать цифры о раскладе голосов по регионам. Очевидцам запомнились растерянное лицо Олега Табакова и слова нетрезвого Юрия Карякина, который, не сдержав эмоций, воскликнул: «Россия, одумайся, ты одурела!»

На втором месте (15,5 процента голосов) оказалась партия Гайдара «Выбор России». Правда, благодаря успеху в одномандатных округах она сравнялась с ЛДПР по числу мандатов (64). Третье место (12,4 процента) заняла КПРФ. Далее шли «Женщины России» — 8,1 процента, Аграрная партия — 8,0, «Яблоко» — 7,9, ПРЕС — 6,7, Демократическая партия России — 5,5 процента. Самый многочисленный блок образовали левые, коммунисты и аграрии — 99 голосов, у ЛДПР и «Выбора России» — по 64. Газеты писали про «красный реванш». Это было ужасно: уничтоженная советская власть вновь будет заседать в парламенте! Такой состав Думы затруднил президенту и правительству дальнейшие рыночные реформы и породил новые конфликты. Мало того, «красная» Дума проголосовала за амнистию гэкачепистам и участникам октябрьских событий 1993 года.

* * *

Не сразу критика откликнулась на появление «Демго-родка» — и это вполне понятно, учитывая то, какие события сотрясали страну. Зато вскоре после «победы демократии» в прессе появились отзывы, авторы которых резко разошлись в оценках. Так, Л. Фомина в «Московской правде» писала: «Демгородок» при прочтении вызывает разные ощущения, и не надо быть ясновидящим, чтобы понять, что он вызовет бурную реакцию критиков всех «лагерей», поскольку картина, нарисованная автором, выполнена в ярких тонах, а персонажи и их поступки до боли узнаваемы. Предвижу многочисленные нападки со стороны «господарищей»[14], которые, заглянув в книгу, увидят там себя…»

Сергей Владимирович Михалков поставил повесть в один ряд с лучшими произведениями отечественных писателей, вспомнив в этой связи сатиру Булгакова.

Трудно сказать, что более способствовало размежеванию Полякова с либеральным лагерем: публицистика, хлесткая и обличительная по отношению к новой власти и ее порядкам, или «Демгородок», где он с этой властью окончательно разобрался, предал суду и даже определил меру наказания. Сказать, что Поляков разозлил повестью либеральных коллег-оппонентов — значит ничего не сказать. «Демгородок» вызвал у них активное отторжение.

Вот что писал Роман Арбитман в статье «Лукавая антиутопия. Юрий Поляков в поисках утраченного апофе-гея»: «…Итак, поражение ненавистной «дерьмократии» на Руси, которое так долго обещали народу большевики, состоялось. Пусть на бумаге, но состоялось… Юрий Поляков на бумаге отыгрался за все обиды, общественные и личные. За развал Союза и рост цен. За демократию, при которой редакция журнала «Юность» избрала не его, Полякова, своим новым главным редактором. За то, что по финансовым причинам закрылись два фильма по его, Полякова, сценариям и по непонятным причинам «тормознули» постановки его пьес в академических театрах. За то, что лживые телевизионщики не приглашают больше в «Пресс-клуб» (не по той ли причине возник в повести злорадный рассказ, как прихлопнули враля-телекомментатора?). За то, что былые «апофегеи» стали анахронизмом. Вероятно, именно эти и другие жизненные обстоятельства… и побудили писателя ударить по «демокрадам»…» Это была не просто рецензия, это было плохо скрываемое желание вычеркнуть Полякова из литературного процесса — за политические взгляды, которых он придерживался: «…Как выяснилось, писателю благоприятствовала атмосфера полуправды, в которой можно было показать себя на правах «разрешенного» обличителя… Пока существовали «белые пятна» и закрытые области, легко и приятно было делать полшага вперед и открывать Америку. Когда игра в догонялки кончилась и читателя требовалось привлекать чем-то иным, кроме оперативности «отклика», Юрий Поляков был бессилен… Оказался без работы…»

Статья Арбитмана стала своего рода приговором писателю со стороны либеральной общественности, после нее имя Полякова на страницах «Литературной газеты» уже не появлялось — почти до самого его прихода туда в 2001 году главным редактором. И это, конечно, не случайно. Правда, одну его статью (про закрытие телеканала «Российские университеты», тут интересы сошлись) газета в конце 1990-х по просьбе влиятельного Олега Попцова опубликовала, в качестве исключения из действовавшего в отношении Полякова правила. С тех пор прошло более двадцати лет, но правило это, кажется, так и не отменили.