Роман Воинов поднял тяжеленную корзину с камнями, высыпал их на головы нападающих. Несколько янычаров сорвались с лестницы и с криком полетели на тех, кто подпирал их снизу. Кто-то сыпанул ведерко песку прямо в черные, выпученные от страха глаза, в разинутые рты, оравшие свое страшное «алла». Арсен вскочил на каменный парапет и саблей рубил бритые головы, вытянутые вверх руки с кривыми ятаганами.

Кузьма Рожков и Грива схватили толстый деревянный рожон с развилкой на конце, подцепили им лестницу – и вместе с десятками янычаров оттолкнули от стены. Лестница описала огромный полукруг и грохнулась на землю. Дикие вопли донеслись из кровавой полутьмы…

Повсюду на стенах шла ожесточенная резня. Дрались кто чем мог: саблями, пиками, ятаганами, стреляли из пистолетов и мушкетов, кидали камни, сыпали песок, лили растопленную смолу, били по головам, рукам, спинам увесистыми рожнами. Крики, брань, стон и хрипение умирающих, посвист сабель, глухие удары тарана в ворота, нестройная стрельба – все это одним ужасающим ревом катилось с Чигиринской горы в тревожную темную ночь.

Судя по тому, с какой яростью турки шли на приступ, было ясно, что Кара-Мустафа задался целью взять сегодня не только город, но и замок. Не жалея людей, он гнал все новые и новые штурмовые отряды на стены замка.

Защитники крепости потеряли чувство времени и реальности. Им казалось, что бой длится очень долго, всю ночь, хотя было еще далеко до полуночи. Казалось, что этому аду никогда не наступит конец. Ни усталости, ни страха никто не ощущал. Отчаянный порыв, охвативший всех, желание во что бы то ни стало отстоять родные стены придавали воинам новые силы и невероятную стойкость. Даже тяжело раненные, кто еще держался на ногах и имел здоровую руку, чтобы рубить врагов, дрались наравне со всеми.

Труднее всего приходилось защитникам южной башни. Турки направили против нее главный удар. Уже сотни вражеских трупов устилали залитую кровью землю, и янычары мостили из них ступени, по которым взбирались вверх. Их рубили, сбрасывали, они падали назад на эти ступени, и их, еще теплых, полуживых, топтали ноги уцелевших товарищей.

В одной из горячих стычек, когда османским воинам удалось взобраться на стену и завязался ожесточенный бой, был ранен Роман Воинов. Дрались в такой тесноте, что убитые не могли упасть и качались меж бойцами, как живые. Один из таких убитых янычаров навалился сзади на Романа, и казак, думая, что турок хочет схватить его, отвернулся на миг от противника, с которым сцепился врукопашную, тот немедленно этим воспользовался и его сабля опустилась на голову дончака.

Роман охнул и пошатнулся. Кровь залила глаза.

Его подхватил Арсен, оттащил назад. Сердце Арсена сжалось от боли, когда он увидел, как мертвенная бледность разливается по лицу товарища.

– Роман, брат! – закричал изо всех сил.

Роман вяло улыбнулся.

– Это ты, друже?.. Я почему-то не вижу тебя.

Арсен вытер ему кровь с лица. Потемневшие глаза Романа заблестели от радости: он вновь увидел багровый свет и склонившееся над ним лицо товарища.

– Перевяжи меня, – прошептал тихо. – И я сейчас встану.

– Постой, постой! Куда тебе! – Арсен рванул на себе сорочку, туго обвязал Роману голову. – Иди вниз. Я помогу… Пошли!

Но Роман возразил:

– А ты пошел бы?.. Нет, Арсен, наше место тут!.. Глянь, как напирают, окаянные!

Он медленно поднялся и сжал в руке саблю. Шагнул вперед. Арсен покачал головой и двинулся за ним…

В полночь стало ясно, что турецкая атака выдыхается. Еще гремели выстрелы, лезли на стены янычары, блестели в кровавом свете пожарищ сабли и хрипели умирающие, но у врага уже не было того боевого порыва, как вечером. Люди устали. Сеймены не так быстро лезли по лестницам, как-то вяло рубили саблями и, что более всего поражало, перестали кричать свое назойливо-дикое протяжное «алла».

В это время к Гордону подбежал молодой сердюк. Он был потный, запыхавшийся, без шапки.

– Пан полковник, пан полковник!

– Ну, что тебе? – повернулся к нему Гордон.

– Приказ главнокомандующего Ромодановского…

– Ты из ставки? Как ты сюда пробрался?

– Тайным ходом. Еле пролез…

– Какие же добрые вести принес ты, казак?

– Главнокомандующий приказал немедленно вывести войска за Тясмин, а пушки и крепость взорвать, пан полковник! – И он подал пакет.

– Что?! – воскликнул Гордон. – Ты в своем уме, казак?

Сердюк вспыхнул:

– Это приказ главнокомандующего…

Но разъяренный шотландец уже не обращал на него внимания. Быстро сломал восковую печать, пробежал глазами письмо Ромодановского. Гнев вздымал ему грудь.

– О святая Мария! Это же безумие! Мы здесь еще долго сумеем оказывать туркам сопротивление! Как можно сдать крепость, за которую пролито столько крови! Ну?.. Еще не остыли трупы наших товарищей! Янычары повсюду отбиты… Нет, нет, я не верю! Это ошибка! Роковая ошибка!

Отсутствующим взглядом он обвел окружающих.

Сердюк хмуро взглянул на него, еще раз повторил:

– Это приказ главнокомандующего. И князь просил не медлить с его выполнением!

Гордон молчал. Молчали, пораженные услышанным, и защитники крепости. Роман, опираясь на саблю, подошел к Арсену, обнял за плечи. На белой повязке чернело кровавое пятно.

– Как же это, Арсен? – прошептал Роман. – Сдавать замок? После всего, что мы тут сегодня пережили?

Арсен тоже весь дрожал от негодования.

– Дело не в нас… Сердце кровью истекает: пропал Чигирин! От города ничего не осталось – турки все сожгли, все разрушили. А теперь и замок… своими руками… поднять на воздух… Сдать… Боже, что люди скажут!

Все выглядели удрученными, подавленными. Рожков сжимал кулаки. Грива зло посматривал исподлобья.

Ждали, что скажет полковник.

Наконец он тряхнул головой, произнес:

– Ну что ж – раздумывать нечего. Приказ есть приказ!.. Передайте по стенам: пушки немедленно заклепать и сбросить на головы янычарам! Всем отходить к северной башне!.. Пороховые погреба взорвать после того, как выйдут люди! – Он обвел взглядом закопченные лица воинов. – Рожков, поручаю это дело тебе… Послужи, голубчик, еще раз отчизне! Но если не хочешь…

Рожков выступил вперед. Глухо сказал:

– Благодарю, полковник!

Рядом с Рожковым стал Грива. Мрачно сверкнул глазами.

– Дозволь и мне вместе с Кузьмой, пан полковник. Одному несподручно, двоим лучше: все может случиться…

– Хорошо. Идите.

Рожков и Грива молча пожали друзьям руки, быстро исчезли за внутренним парапетом стены.

Приказ о сдаче замка и отступлении за Тясмин молниеносно разнесся среди защитников крепости. Отряды сердюков и стрельцов быстро снимались со своих мест и торопились к северной башне, под которую уже закладывались пороховые мины.