class="p1"> — Разбить? — рассмеялся странный эльф. — Только если о чью-нибудь голову. Думаю, лоб Истинного Короля должен выдержать, но больше ничей, несомненно.

Не понимая, что здесь надо химрингскому лорду, Хадор покосился на сына, который — хвала Эру! — молчал. Потом взгляд вождя направился на свиту сумасшедшего эльфа — все эти Нолдор ничуть не изменились, в отличие от многое пережившего Галдора. Разве что золотоволосый с глупыми глазами стал казаться чуточку умнее. Или просто погрустнел. Но это неудивительно: служить такому владыке тяжко — наверняка приказы у него тоже безумные, всех только и делает, что насмех поднимает. Жена его не ублажает что ли?

— Варнондо, — назвал по имени командира Барад Эйтель Маэдрос, за что Хадор его мысленно от души поблагодарил и начал повторять про себя обращение к военачальнику, — я понимаю, ты уверен, что за прошедшие солнечные годы всё рассчитал, но скажи мне: кто будет пробиваться сквозь мёрзлую твердь в морготово подземелье? Тебе не кажется, что лучше Кхазад Белегоста этого никто не сможет сделать? Ты помнишь рассказы Валар о штурме Утумно?

— С каких пор сын Куруфинвэ стал верить росказням Валар? Это предательство памяти отца, — по интонации Варнондо не было понятно, что именно вложено в произнесённые слова.

— Я сам решу, чему верить, а чему нет; что есть предательство по отношению к моему отцу, а что нет. Мне нужны карты.

— И мне они нужны, — спокойно ответил командир Барад Эйтель. — Именно поэтому великий Хадор Лаурэфиндэ снова отправляется на север. И он тоже знает, что его ждёт щедрая награда за подвиги.

***

— Не нравится мне, командир, что эльфы между собой договориться не могут, — сказал вождю после совета в Крепости Исток один из самых старых воинов. — Как бы эти распри нам боком не вышли.

— Не выйдут, — уверенно заявил Хадор, отдавая приказ служанкам принести в зал эль, мясо и остаться с воинами. — Маэдроса никто не станет слушать — все знают, что он трус и глупец, а у власти держится только потому что эльфы уважают память его отца. Маэдрос лично приехал за картами, чтобы сломить наш дух. Он бы посмотрел наши записи и сказал, что мы ничего не добьёмся, а только угодим в лапы Моргота. Маэдрос был рабом, поэтому кичится спасением и пережитым. Будто знает больше нас.

— Да, — Галдор отогнал от себя кокетничающую женщину, — верные короля Голфина именно так и говорят. И теперь я согласен с мнением, что нет смысла спасать захваченных врагом соратников. Тьма селится в них и несёт зло уже на нашей территории. Те, кто попадают в лапы морготовых тварей, больше нам не братья.

Зная, что сейчас вспыхнет горячий спор, вождь поднял кубок:

— Мы не сдаёмся в плен! А кто попал случайно, знает, как должен поступить. Лучше честная смерть, чем позорное рабство, поэтому, погибая в неравном бою, каждый из нас заберёт с собой как можно больше врагов! За победу, братья!

— Ура Лориндолу! — подхватили воины Дор-Ломина.

Хадор выпил, приобнял услужливую грудастую женщину, покосился на сына. Да, пожалуй, ему лучше остаться в осадном лагере. В его словах много горькой истины, однако командирам такое лучше не произносить вслух.

Да и Маэдрос, похоже, не совсем безумен, отчасти он прав — помощь гномов бы не помешала. Странно, почему с белегостскими мастерами можно договориться только с позволения химрингского лорда? Зачем дружить с лишившимся разума эльфом, да ещё и зависеть от его прихотей?

Хадору показалось, что рассуждения могут завести куда-то не туда, поэтому вождь выпил и посмотрел на полуоткрытую женскую грудь. Есть вещи, что неизменно прекрасны, и то, что у красоток под платьем — определённо лучшая из них.

***

Галдору теперь всегда и везде мерещился запах дыма, а обыкновенная тень на стенах казалась следами копоти. Мысли о пожаре рисовали перед глазами страшные картины, заставляя разум искать и не находить причины обрушившейся беды. Почему? Почему они? За что? Когда было совершено преступление? Насколько же страшное?

Очередная полубессонная ночь сменилась тяжким изматывающим днём, сыну вождя подсунули какие-то записи, притворились, что ждут важных указаний, хотя Галдор прекрасно видел по глазам: уже давно всё решено, просто отец приказал этим людям создать видимость, будто ни на что не годный наследник в чём-то незаменим.

Ложь. Ложь со всех сторон! И запах дыма. И чернота обгоревших балок.

"Род Мараха не должен прерваться! — то и дело пытался поддержать брата Гундор. — Пройдёт время, слёзы высохнут. Женись снова и роди сыновей. Род Мараха — люди Солнца, и каждый из нас — частичка светила. Мы должны нести свет, даже когда все остальные его источники угасли".

"Если ты сдашься, это будет означать, что Моргот победил тебя, — гласило письмо Глорэдель. — И даже не сам Моргот! А какой-то жалкий орк! Да кто он такой, чтобы уничтожить потомка великого Мараха?"

Кто он такой? Галдор вспомнил врага, поёжился. Кто он? Этот вопрос не раз появлялся в голове сына вождя, однако наследник Хадора решил, что нет разницы, кто родил это чудовище. Главное — уничтожить его и не позволить ему уничтожить себя. У гада это почти получилось, но жизнь ещё теплится в обессиленном скорбью теле. Галдор вздохнул.

В этот раз воины ушли в Дор-Даэделот без него, но больше подобное не должно повториться.

***

Театр был пустым. Сейчас это не являлось чем-то необычным, поскольку Хитлум только готовился к празднику, расставляя в середине зимы на площади теплицы для летних цветов.

"Мы должны напомнить забывшим и рассказать не знающим, Аклариквет, о том, что их король уже однажды победил мороз и тьму. Пусть видят — я готов сделать это снова".

Менестрель верховного нолдорана смотрел в пустой зал и на сцену, где стоял один и думал, что наконец обрёл публику, которой безусловно нравится его музыка, потому что...

Потому что люди живут очень мало, а знают ещё меньше. Они слышат красивую мелодию, улавливают, не обдумывая, слова и тут же их забывают, запоминая лишь испытанный восторг.

О таких ли почитателях мечтал юный певец Вильварин, становясь менестрелем втородомовского принца? Однозначно нет.

"Мы должны петь о верности, Аклариквет, о верности себе, своим идеалам и целям, подразумевая верность верховному