— Воды, — попросил он.

Вода была худшим, что можно было дать человеку с пулевыми ранениями, но Роб Джей понимал, что это уже не важно. Он достал две таблетки опиума из сумки и дал их Ордуэю вместе с большим количеством воды. Ордуэя почти сразу вырвало кровью.

— Мне позвать священника? — спросил Роб Джей; он хотел сделать все правильно. Но Ордуэй не ответил, просто продолжал смотреть на него.

— А может, ты хочешь рассказать мне, что именно случилось тогда с Маквой-иквой в тот день в лесу? Или расскажешь еще что-то… хотя бы что-то.

— Ты… в ад, — выдавил из себя Ордуэй.

Роб Джей не считал, что когда-нибудь отправится в ад. Он не верил и в то, что туда попадет Ордуэй или кто бы то ни было, но для споров время было неподходящее.

— Мне показалось, что тебе станет легче, если ты выговоришься сейчас. Если, конечно, тебе есть что рассказать.

Ордуэй закрыл глаза, и Роб Джей понял, что должен оставить его в покое.

Он всегда ненавидел себя, когда не мог спасти кого-то, но особенно тяжело он переносил сейчас смерть человека, который собирался убить его, потому что только этому человеку было известно то, что он пытался узнать в течение долгих лет; а когда мозг человека гаснет, как выключенная лампа, вся информация, известная ему, стирается.

Несмотря ни на что, смерть этого странного, сложного молодого человека, угодившего в беспощадные жернова войны, задела его за живое. Роб всей душой хотел увидеть сейчас другого Ордуэя, который бы вернулся к матери целым и невредимым, получил хоть какое-то образование, познал не голод, а заботу. Он понимал, что все эти мечты тщетны, но, глядя на неподвижное тело, лежащее перед ним, все равно видел в нем именно того, другого Ордуэя.

Роб отвлекся ненадолго, чтобы дать эфирный наркоз одному парню, пока Гарднер Копперсмит ловко вытаскивал из его мясистой ягодицы пулю. Затем он вновь вернулся к Ордуэю, забинтовал ему челюсть, положил на веки пару монет и уложил его на пол рядом с остальными четырьмя погибшими, которых принесли с поля боя солдаты роты «Б».

57

Круг замкнулся

Двенадцатого февраля 1864 года Роб Джей сделал в своем дневнике следующую запись:

В моей жизни оставили след две реки — величественная Миссисипи и скромная Рок. Это было там — дома. И вот теперь здесь, в Виргинии, я также близко познакомился с парой таких же разных рек, как Раппаханнок и Рапидан.

На их берегах неустанно проливалась кровь. Весь февраль и март небольшие отряды пехоты и кавалерии от Потомакской армии и от армии северной Виргинии ходили в разведку на вражеский берег Рапидана, где неизбежно сталкивались друг с другом. Так же привычно, как в былые времена я переправлялся через Рок, чтобы проведать захворавшего соседа или принять роды, теперь я повсюду сопровождаю переправляющиеся через Рапидан отряды бойцов, сидя на спине Красавчика, топая в сапогах по мелкому броду, переплывая глубокие воды в лодке или на плоту.

Этой зимой не было ни одной серьезной битвы, в которой солдаты гибли бы тысячами, но я уже перестал видеть разницу между дюжиной погибших и одним. В одном погибшем солдате есть что-то бесконечно трагичное, чего не чувствуется при виде целого поля, укрытого трупами. Я каким-то непостижимым образом научился не замечать погибших и здоровых на поле боя, теперь я вижу лишь раненых — чертовых неосторожных, статных молодых дураков, которые попали под огонь других таких же точно чертовых молодых дураков, оказавшихся более удачливыми…

Солдаты обеих армий наловчились прикалывать булавками к своей одежде клочки бумаги, на которых значились их имена и адреса, в надежде на то, что их близким сообщат, если они падут в бою. Но ни Роб Джей, ни остальная троица носильщиков не стали вешать на себя таких ярлыков. Они не задумываясь, бесстрашно выходили на поле боя, потому что Амесса Декер, Алан Джонсон и Люциус Вагнер были убеждены, что целительная сила Маква-иквы защитит их, а сам Роб Джей также заразился их непоколебимой уверенностью.

Казалось, будто его индейская сумка и правда заставляет пули обходить их стороной, делая тела неуязвимыми.

Иногда казалось, будто война всегда была и будет продолжаться вечно. Но все же Роб Джей замечал кое-какие перемены. Однажды он прочел в зачитанной до дыр газете «Балтимор Американ», что все белые мужчины Юга в возрасте от семнадцати до пятидесяти призываются на службу в армии Конфедерации. Это означало, что, если солдат-конфедерат выходил из строя, ему более не могли найти замены, а значит, армия будет неизбежно уменьшаться. Роб Джей своими глазами видел, что на убитых или пленных солдатах Конфедерации была только изорванная униформа и жалкое подобие обуви. Его не покидали мысли о том, жив ли Алекс, накормлен ли, одет ли, обут ли. Полковник Симондс объявил, что скоро сто тридцать первый индианский получит партию скорострельных карабинов Шарпса с полными магазинами. И это лишний раз доказывало, чем закончится эта война. Война, в которой северяне получают корабли, улучшенное оружие, амуницию, а войска Юга держатся лишь благодаря несломленной силе духа, несмотря на дефицит ресурсов.

Вся проблема заключалась в том, что конфедераты, казалось, не понимают своего ужасно невыгодного положения в плане материального обеспечения и продолжают бороться настолько яростно, что война закончится явно нескоро.

Однажды в конце февраля четверых санитаров вызвали к капитану Тэнни, командиру роты «А» первой бригады, который стоически курил сигару, лежа на поле боя с пулей в голени. Роб Джей тут же понял, что накладывать шину смысла нет, потому что были перебиты большая и малая берцовая кости, а следовательно, оставалось лишь ампутировать ногу где-то посередине голени. Когда он потянулся было к сумке за перевязочным материалом, то внезапно обнаружил, что ее нет на месте.

Его слегка замутило, когда он совершенно точно вспомнил, где оставил ее — она лежала на траве возле полевого госпиталя.

И остальным членам его отряда это также было отлично известно.

Он снял со штанов Алана Джонсона кожаный ремень и закрепил его на ноге раненого как жгут; затем они погрузили капитана на носилки и понесли его прочь, не чуя под собой ног.

— Господи милостивый, — приговаривал Люциус Вагнер. Он всегда говорил эти слова умоляющим тоном, когда был сильно напуган. Сейчас он шептал и шептал их так долго, что остальных это начало раздражать, но никто не стал жаловаться или просить его замолчать — все были в ожидании того, что в их спинах, столь внезапно и бесповоротно оставшихся без привычной магической защиты, болью отзовутся пули.

Этот поход показался им еще более долгим и мучительным, чем самый первый в их жизни. Они слышали залпы выстрелов, но с ними ничего не происходило. В конце концов они вбежали в госпиталь, передали пациента Копперсмиту. Затем Амесса Декер поднял с травы сумку и вручил ее доктору.

— Наденьте ее сейчас же, — сказал он, и Роб Джей тут же выполнил его просьбу.