— Я бы и тебя, не задумываясь, повысил до полкового, не будь ты из гражданских, — объяснял Симондс. — Но на это место может претендовать только военный. Ты ведь понимаешь, что майор Копперсмит будет твоим начальником, что теперь он будет заправлять всеми делами?

Роб Джей заверил полковника, что все отлично понимает.

Для Роба Джея эта война была сложной, ведь ее затеяла очень сложная нация. В газете он прочитал, что в Нью-Йорке имели место расовые беспорядки, возникшие в результате возмущений по поводу первого призыва на военную службу. Толпа в пятьдесят тысяч человек, преимущественно состоящая из ирландских католиков — представителей рабочего класса, подожгла призывной штаб, нью-йоркское издательство газеты «Трибюн» и приют для чернокожих сирот, в котором, к счастью, в тот день не было детей. Очевидно, они винили в развязывании войны негров, а потому толпились на улицах, избивая и обирая всех чернокожих, до которых сумели добраться. Убийства и линчевания негров происходили в течение нескольких дней, пока бунт наконец не подавили войска северян, которые только-только вернулись после сражения с южанами под Геттисбергом.

История подорвала боевой дух Роба Джея. Местные протестанты унижали и притесняли католиков и иммигрантов, католики и иммигранты презирали и убивали негров, как будто все слои населения упивались своей ненавистью, будто им жизненно необходима была эта подпитка в виде костного мозга кого-то, кто слабее их.

Когда Роб Джей собирался подавать на гражданство, он тщательно изучил Конституцию Соединенных Штатов Америки, и некоторые из изложенных в ней положений привели его в замешательство. Теперь-то он понимал, что те, кто составлял ее, предусмотрели слабость рода человеческого и незыблемое присутствие зла в этом мире, а потому решили придать свободе личности законный статус, к которому страна станет возвращаться снова и снова.

Он каждый раз недоумевал по поводу того, что же заставляет людей ненавидеть друг друга, и поэтому изучал Леннинга Ордуэя так, будто хромой сержант был жуком под его микроскопом. Если бы Ордуэй не источал ненависть ко всем и вся, не кипел от злости, как чайник, и если бы Роб Джей не знал, какое ужасное преступление, по сей день оставшееся безнаказанным, он совершил десяток лет тому назад в родных иллинойсских лесах, то он, безусловно, счел бы Ордуэя одним из самых приятных молодых людей во всем полку. Теперь же он наблюдал, как этот санитар цветет и пахнет, очевидно, благодаря тому, что за время своей службы в армии Ордуэй достиг намного большего, чем за всю свою прежнюю жизнь.

Во всем лагере витал дух победы. Оркестр сто тридцать первого индианского полка воспевал решительность и отвагу, посещая одну больницу за другой и выступая перед ранеными. Новый трубист, конечно, был не настолько хорош, как Тед Бушман, но музыканты играли с гордостью, потому что доказали свою ценность в бою.

— Все самое худшее мы прошли вместе, — торжественно заявил Уилкокс как-то ночью (когда слегка перепил), пытаясь сфокусировать свирепый, пьяный взгляд на Робе Джее. — Мы едва сбежали от лап смерти, ускользнули из Долины теней. Мы заглянули прямо в проклятущие глаза этой ужасной твари. Мы слышали крики повстанцев и кричали в ответ.

Солдаты относились друг к другу с большой любовью. Сержанта Ордуэя, сержанта Уилкокса и даже неряшливого капрала Перри уважали за то, что они отправили своих друзей-музыкантов на помощь раненым солдатам, чтобы те вынесли пострадавших с линии огня. Историю о двухдневном марафоне Роба Джея со скальпелем пересказывали в каждой палатке; все знали, что именно он заведует службой санитарной транспортировки в их полку. Все тепло улыбались при виде доктора, и никто не считал, что он занимает свое место не по праву.

Эта новая популярность среди однополчан несказанно радовала его. Один солдат из роты «Б» второй бригады, которого звали Лион, даже привел ему коня.

— Просто случайно нашел его, он бродил вдоль дороги без всадника, я тут же вспомнил о вас, док, — пояснил Лион, передавая ему поводья.

Это проявление привязанности одновременно смутило Роба Джея и воодушевило его. Настоящий мерин непонятного цвета, хоть и тощий настолько, что все кости торчат. Должно быть, принадлежал кому-то из убитых или раненых повстанцев, потому что и само животное, и седло на нем были помечены аббревиатурой КША[20]. Конь выглядел изможденным, глаза у него были пустыми, а его хвост и грива кишели блохами. Было похоже, что у него глисты. Но…

— Ничего себе боец, да он красавец! — воскликнул Роб Джей. — Не знаю, как тебя и благодарить.

— Думаю, сорока двух долларов будет достаточно, — предложил Лион.

Роб Джей рассмеялся — собственные наивные предположения о выражении признательности позабавили его даже больше, чем сама ситуация. По завершении торга лошадь досталась Робу Джею за четыре доллара и восемьдесят пять центов плюс обещание не выдавать мародера Лиона руководству.

Доктор хорошенько покормил животное, терпеливо выбрал блох из его хвоста и гривы, смыл с седла кровь, втер мазь в те места, где у коня была содрана кожа, и почистил ему шерсть. Даже после всех этих процедур конь по-прежнему выглядел жалко, поэтому Роб Джей окрестил его Красавчиком, лелея крошечные мечты о том, что такое имя принесет бедному животному хоть чуточку радости и чувства собственного достоинства.

Семнадцатого августа сто тридцать первый индианский полк вышел в сторону пенсильванской границы. Красавчик двигался, все так же понурив голову, но при этом его поступь была свободной и уверенной, что свидетельствовало о его привычке к долгим путешествиям. Даже если кто-то из однополчан доктора и не знал, куда именно они направляются теперь, все сомнения исчезли, когда дирижер оркестра Уоррен Фиттс подул в свисток, поднял голову и дирижерскую палочку и оркестр заиграл «Мэриленд, мой Мэриленд!».

Сто тридцать первый вновь переправился через реку Потомак на шесть недель позже, чем войска Ли, и почти на месяц позже передовых отрядов своей же армии. Они двигались на юг. Был уже конец лета, и мягкая, чарующая осень никак не могла догнать их, пока они не оказались в сердце Виргинии. Все они были битыми войной ветеранами, особо умелыми в борьбе с клещами, но большинство боевых действий разворачивались в это время на западном театре, поэтому для сто тридцать первого индианского настала временная передышка. Армия Ли вторглась в долину Шенандоа, где юнионисты проводили разведку; по их сообщениям, долина не слишком пострадала во время сражений, но количество поставок, естественно, сократится, при этом возникнет большой дефицит приличной обуви для солдат.

Небо Виргинии потемнело от осенних дождей, когда они добрались до реки Раппаханнок и нашли следы лагеря, в не столь отдаленном прошлом разбитого здесь конфедератами. Несмотря на возражения Роба Джея, они поставили палатки прямо на месте бывшего вражеского лагеря. Майор Копперсмит оказался образованным и знающим доктором, но ему было абсолютно наплевать на всех и вся, и он никогда не утруждался дежурить по уборке отхожего места. Также он не давал себе труда сообщать Робу Джею, что его смена дежурного хирурга подошла к концу, и не приглашал его ассистировать на сложные операции. Майору нравилось следовать своему собственному нездоровому призванию, одному проводить операции, за исключением тех дней, когда недомогал, что случалось весьма редко. И вообще он считал, что до тех пор, пока не случится такая же битва, как была при Геттисберге, он вполне управится с перевязками в медпункте и сам, с помощью кого-нибудь из военных.