Итак, главным театром военных действий вновь, как и в 1796— 1797 гг., когда Наполеон разгромил войска первой коалиции, становилась Северная Италия. Другой фронт, на Рейне, и в этот раз оказался менее значимым. Там Рейнская, наиболее многочисленная (120 тыс. человек) и наилучшим образом обеспеченная из всех французских армий, под командованием генерала Ж. В. Моро противостояла 108-тысячной австрийской армии генерала барона П. фон Края. Оба они, и Моро и фон Край, сверх меры осторожничали и, по сути, лишь сковывали инициативу друг друга, избегая малейшего риска.

Вернемся теперь к плану кампании 1800 г., согласно которому Наполеон начал и выиграл эту кампанию. Е. В. Тарле верно заметил, что «у него было правило, которому он всегда неизменно следовал: не считать неприятеля глупее самого себя, пока его не испытал на деле; предполагать с его стороны не менее разумные поступки, чем в данном положении совершил бы сам . Следуя своему правилу, Наполеон действовал против Меласа так, как если бы Мелас был Наполеоном, а Мелас действовал против Наполеона так, как если бы Наполеон был Меласом»[1373].

Ситуация в кампании 1800 г. осложнялась для Наполеона тем, что он как первый консул по Конституции не имел полномочий для командования армией - ни Рейнской, ни Итальянской. Кстати, вторая насчитывала всего 30 тыс. человек, большая часть которых (18 тыс.) под командованием генерала А. Массена была осаждена в Генуе. Наполеон решил собрать новую, резервную, армию, назначить ее формальным главнокомандующим генерала Л. А. Бертье, а самому официально лишь «сопровождать» ее, но фактически возглавить. Он знал, что Мелас сосредоточил все свое внимание на Генуе, где Массена героической обороной этого города отвлекал на себя главные силы австрийцев. Наполеон задумал в кратчайшие сроки форсировать Альпы, ударить по войскам Меласа с тыла, разгромить их и принудить «опрокинутого навзничь противника» (выражение А. 3. Манфреда) к заключению мира. По воспоминаниям Л. А. Бурьенна, Наполеон заранее, еще в Париже, лежа в полный рост на картах Италии, разостланных по полу, воткнул булавку в то место, где было указана деревня Сан-Джулиано в 4 км от Маренго и определил: «Я дам бой Меласу вот здесь, на этой равнине». «Такая проницательность и точность, достойные современного компьютера, - комментирует этот эпизод Д. Чандлер, - тогда не были замечены, но секретарь вспомнил об этом три месяца спустя»[1374], т. е. в день битвы при Маренго.

Реализовать такой план можно было лишь при условии строжайшей секретности, непредсказуемости и быстроты. В то время предметом общего внимания специалистов в самой Франции и за рубежом была Рейнская армия Моро, которая, по слухам, готовилась вторгнуться в Германию с последующим маршем на Вену. Такие слухи циркулировали повсеместно и своей доступностью озадачивали и дезориентировали агентов иностранных разведок. А тем временем в городе Дижон на юго-востоке Франции тихо, без всякого шума, стала формироваться другая армия, которую в узком кругу осведомленных лиц называли «резервной», но о которой вне этого круга никто ничего не знал и даже не слышал[1375]. Сугубая секретность дижонского лагеря как раз и привлекла к нему жгучий интерес журналистов, наблюдателей, шпионов. Они заподозрили, что именно в Дижоне формируется главная армия Республики. Наполеон на это и рассчитывал: по его замыслу дижонская «армия» была всего лишь камуфляжем.

Такой камуфляж удался первому консулу как нельзя лучше. Когда английские и австрийские агенты проникли в Дижон, они увидели, что там действительно формируется армия - та самая (как им показалось), резервная: налицо был многолюдный штаб и 7-8 тыс. солдат, новобранцев и отставников, из которых многие были калеки. Шпионы и журналисты тут же сделали из этой армии посмешище, особенно после того как 6 мая первый консул лично прибыл в Дижон, якобы на смотр резервистов. Отчеты об этом смотре «полетели через Бретань, Женеву и Базель в Лондон и Вену. Европу наводнили карикатуры, - читаем в мемуарных заметках Наполеона “Маренго”. - Одна из них изображала двенадцатилетнего мальчика с ружьем рядом с инвалидом на деревянных ногах. Подпись под этой карикатурой гласила: “Резервная армия Бонапарта”»[1376]. Венский гофкригсрат предписал Меласу «не принимать такую армию в расчет». В ставке Меласа стали ехидничать над тем, что военная тайна Наполеона разгадана: «Резервная армия, которой нас так пугают, - просто сброд из 7 или 8 тысяч человек, юных рекрутов и пожилых инвалидов, с помощью которых нас хотели обмануть и заставить снять осаду Генуи»[1377].

Между тем пока в английских салонах и австрийских штабах высмеивали резервную «банду» Наполеона из инвалидов на деревянных ногах, к юго-восточной границе Франции из разных мест разными дорогами спешили отлично подготовленные войска. Подлинно резервная армия формировалась не в Дижоне и вообще не в каком-то отдельном пункте. Ее составили семь дивизий, сформированные тайно и порознь в различных местах, которые в заранее назначенное время соединились в одном, тоже заблаговременно указанном месте у швейцарской границы. Их общая численность составляла, по разным данным, 35-40 тыс. человек[1378].

13 мая 1800 г. Наполеон вместе с Бертье прибыл в Лозанну, где уже находился авангард резервной армии под командованием Ж. Ланна. Обязанности первого консула он возложил перед отъездом из Парижа на Ж. Ж. Камбасереса. В Лозанне Наполеон взял на себя командование армией, а Бертье занял привычную для него должность начальника штаба.

Теперь, когда разрозненные соединения резервной армии были собраны в ударный кулак, им предстояло форсировать Альпы как можно быстрее и в неожиданном для противника месте. Наполеон избрал самый короткий, но и самый трудный путь - через перевал Сен-Бернар, на высоте до 3 км. Он воодушевлял своих генералов, ссылаясь на исторический пример: 2 тысячи лет назад именно этим путем шел через Альпы великий Ганнибал, причем вел с собой еще боевых слонов. Генералы если и воодушевлялись таким примером, то с оговоркой: ведь у Ганнибала не было артиллерии, а им придется втаскивать на обледенелые трехкилометровые кручи и потом спускать вниз тяжелые орудия.

Мелас считал переход войск Наполеона через Сен-Бернар практически невозможным и не оставил там серьезного заслона. Трудно сказать, предусмотрел ли первый консул такую оплошность противника, но его альпийский переход был действительно почти за гранью возможного[1379]. В лютый мороз и метель, под угрозой снежных и горных обвалов «солдаты штурмовали кручи, как крепости: становились друг другу на плечи, образуя живую лестницу, и карабкались на отвесные скалы; хватаясь за острые камни руками, сдирали с них кожу, ломали ногти, окровавливали пальцы»[1380]. Орудия снимали с лафетов и вкладывали в корытообразно выдолбленные сосны; канониры впрягались в них и тащили на веревках, каждую пушку - по 100 человек. Не только люди, но и мулы и лошади сбивали в кровь ноги и не могли идти. «Многие из этих несчастных животных ложились на снег и молча ждали смерти, - вспоминал очевидец, капитан Жан Рош Куанье. - Некоторые молодые солдаты готовы были последовать их примеру, но, завидя Бонапарта, орали от радости и плелись дальше»[1381].