и принцессу, успев по пути поймать несколько непуганных жирненьких птиц и убедиться, что инсектоидов поблизости нет. Тротт пил, склонившись у воды. Крылья его были устало расслабленны. Принцесса мирно спала на солнечном берегу, уже повернувшись на бок и подложив ладонь под ухо. На лице ее и шее виднелись потеки крови, почти полностью смытые водой, но щеки были розовыми, дыхание — здоровым и глубоким.

И эта ее способность спать где угодно больше любых слов сказали Чету о том, сколько ей пришлось пережить.

Ученик выпрямился, оглянулся на Четери, задержал тревожный взгляд на спутнице и отвернулся, глядя на далекую оседающую стену пыли. Дракон подошел к нему, бросив птиц у воды. Макс был бледен и дышал слишком тяжело для здорового человека. Так дышат старики, а не молодые крепкие мужчины.

— Какими судьбами, Мастер? — хрипло поинтересовался Тротт. — До сих пор не верю, что вижу тебя. Хотя, конечно, если кто и мог пройти сюда и остаться в живых, так это ты.

— Это не самое важное сейчас, — хмыкнул Чет, и Макс согласно кивнул. — Расскажу за обедом, — дракон потрогал ногой добычу. — Ты понимаешь, где мы?

Они помолчали, обозревая открывшийся вид. Из-за уступа, на котором находилось озеро, невозможно было разглядеть, что находится у подножия горы. Сбоку, если приглядеться, виднелся еще один конусообразный пик, скрытый дымкой — и все.

— Предполагаю, — ответил Макс наконец. — И Жрец подтверждает, что я прав.

— Он… слышит нас? — с любопытством поинтересовался Четери, еще не понимая, как взаимодействуют ученик и одна из Великих стихий.

— Слышит. А я слышу его, — чуть морщась, проговорил Тротт, и с силой потер грудь. На ладони его осталась кровь, и он, с омерзением посмотрев на пропитанную красным мокрую сорочку, стянул ее, бросив на берег, и присел сполоснуть руки и лицо. — Пойдем, хочу увидеть, где мы конкретно, — и он махнул рукой, приглашая дракона идти за ним.

Они быстро обогнули озеро и остановились у края уступа, через которое оно переливалось. Таких уступов на склоне оказалось множество, не меньше пятнадцати на разных уровнях, — почти во всех находились небольшие озерца, дающие начало водопадам и ручейкам, которые у подножия горы сливались в широкую реку, разрезающую лес. Некоторые из озер сильно парили. По обе стороны от пика теперь отчетливо были видны еще две горы, от которых тоже брали свое начало реки.

Реки текли сквозь редеющий лес и выходили на огромную степную равнину, тоже окруженную лесами, петляли по ней, сливаясь и расходясь. А на равнине, крошечные из-за отдаленности, в десятках километров друг от друга горели четыре раскрытых «цветка»-портала, окруженные живой, шевелящейся массой огромных военных лагерей и стаями раньяров, клубящихся над ними. До ближайшего к горе перехода, который находился в степи далеко от кромки леса, было не меньше десяти дней пути.

Чет всмотрелся в изгибы реки, уходящей от соседнего пика вправо и обрамляющей равнину, и указал пальцем на один из порталов, самый дальний. Отсюда казалось, что он расположен почти вплотную к воде.

— Похоже, я пришел оттуда, — дракон перевел взгляд с «цветка» на белесую пылевую стену за лесом, покачал головой. — Выходит, Вечный Ворон забросил нас на одну из трех гор, что находится по другую сторону равнины? Не сочти за дерзость, Великий, но я был бы не против, если бы ты выбросил нас прямиком над порталом.

Сбоку закашлялись-засмеялись. Четери повернулся, невольно склонил голову — глаза Тротта снова были полны тьмой. Но тьма не гневалась, тьма смотрела почти с любовью.

— Вы, дети любимого брата моего, как были дерзки и остры на язык, так и остались, — прошелестел льдом Жрец, усмехаясь. — Так и задумывал я сделать, дитя Жизни и Воды, но слишком я слаб и слишком пришлось торопиться. Тень бога-войны навстречу нам двигалась, и защиту мою обнаружив, не дала времени силы побольше впитать. И чересчур сильно влияние было бога-Нервы. Сила рядом с силой силу искажает, тебе ли не знать.

Мастер кивнул.

— Что с моим учеником, Великий? — прямо спросил он. — Сердце его бьется неровно, того и гляди зайдется и остановится.

— Я разрушаю его, дитя, — печально ответил Черный. — Слишком тяжела моя суть для него, точит его ауру, поглощает, а разрушенная аура — разрушенное тело. Сейчас закроюсь я в его сердце снова и до порталов не стану проявляться — хоть так это поможет ему дойти, донести меня. Будет он тянуть силу из жены своей, так доживет, но ее измотает. Но он сам выбрал смерть, — и Черный оглянулся туда, где мирно спала принцесса Рудлог. — И ее выбрал. Люди, люди…

— А что потом? — поинтересовался Четери, понимая, что предстоит ему разобраться в том, что услышал.

— А потом он развеется при выходе, — проговорил Жрец, — растворится в силе моей. Если я не развеюсь ранее. Слишком я ослаб, слишком…

Мастер помолчал.

— Мое сердце тебе не подойдет?

— Нет, — с улыбкой покачал головой Жрец. — Нет в тебе моей крови, дитя Воздуха и Воды. Но у нас теперь есть твое мастерство и твои клинки — и это больше того, на что я мог надеяться. Видел я тебя в воспоминаниях сына моего. Знал я и первых Мастеров Клинков. Ты лучший из тех, кого я знал.

Чет хмурился, глядя то на ученика, несущего в теле бога, то на равнину с порталом, до которого нужно было еще дойти. Снял с пояса флягу с водой, одну из двух, в которые Светлана набрала воду в часовне Богини — он берег эту воду, придающую ему сил, и в день делал по несколько глотков, поэтому и осталась еще почти полная фляга. Сделал глоток и сейчас, зажмурившись от счастья, — и словно окунулся с головой в родную стихию, словно мать-вода обняла его ласково, крепко.

От бога в теле ученика пахнуло холодом. Чет открыл глаза — Жрец смотрел на него с отчаянием и жадностью умирающего от жажды. С неверием. С надеждой.

— То ли это, что ощущаю я? — прошептал он дрожащим голосом. — Стихия жены нежной моей, Воды? Ты принес сюда воду с Туры? Источник силы для всех стихий, скрепу годового цикла, слабейшую и сильнейшую из нас?

Не отдать ему флягу было невозможно — и Черный взял ее так осторожно, с таким трепетом, как принимают величайшую драгоценность, поднес обеими руками к губам и начал пить.

После первого же глотка застонал мучительно, жадно, словно целовал давно покинутую любимую, и стал глотать, захлебываясь, спеша, трясясь от нетерпения. Тьма его то растекалась вокруг, то собиралась обратно, и с каждым разом казалась все больше, все плотнее.