Следует отметить, что вся советская пропаганда военного времени, а не только И. Г. Эренбург, использовала антинемецкую риторику, построенную на призыве «Убей!». Например, лозунг «Хочешь победы — убей немца!» был лейтмотивом выступления секретаря ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлова на всесоюзном митинге молодежи 7 ноября 1942 г.[1952] На воспитание ненависти к немцам, которая оправдывалась как отмщение за их зверства на оккупированной территории, была нацелена публикация материалов об уничтожении нацистами мирного населения оккупированных советских областей[1953] и о «массовом насильственном уводе в немецко-фашистское рабство мирных советских граждан»[1954]. Согласно директиве Главного политуправления Красной армии, в апреле и мае 1943 г. в войсках были проведены «митинги о зверствах гитлеровских оккупантов» и аналогичные выставки. На этих митингах советские воины давали клятву «мстить». Пропаганда среди населения оккупированной территории СССР также была направлена на усиление ненависти по отношению к немцам: «Разве вы забыли, что немцы всегда были злейшими врагами нашего смелого и свободолюбивого народа?», «Эстонец, если ты хочешь жить — то ты должен убить немца!». Неприязнь к немцам и всему немецкому выразилась в переименовании ряда населенных пунктов с «немецкими» названиями (Шлиссельбург, Петергоф и Дудергоф в Ленинградской области[1955], а также многие города и села на территории бывшей АССРНП).

Ненависть к германским оккупантам вплоть до призыва «мстить» и «убивать», безусловно, была обоснованной после того, что они совершили на территории нашей страны. Если в начале войны нужно было только «дискредитировать, принизить немецкого солдата, который, как покоритель Европы, казался многим непобедимым»[1956], то затем ситуация изменилась. Советская пропаганда была перестроена с классовых на национальные рельсы, основываясь на принципе, что в условиях войны «советские люди не могут разделять немцев на классовые группы», так как «немец, выступающий на поле боя с оружием в руках, является смертным врагом, и его надо уничтожать во имя будущего своей Родины»[1957]. Максимализм призыва «Убей немца!» был обоснован целью победить врага любой ценой[1958]. На фронте ненависть к врагу являлась важнейшим условием боеспособности наших войск, мощной мотивацией их готовности к самопожертвованию, к битве не на жизнь, а на смерть[1959]. Без такой ненависти невозможно было сражаться и победить.

Однако в конце войны нагнетание ненависти и мстительности по отношению к вражеской нации становилось нецелесообразным, поскольку могло привести к усилению сопротивления наступающим советским войскам. К тому же у руководства СССР впереди была перспектива взаимодействия с немецким народом в Германии после войны. Поэтому важно было сохранить взвешенный и гуманный подход к немецкой нации с целью более гладкого вхождения восточной части Германии в советскую сферу влияния, для чего были приняты меры по охлаждению пыла антинемецкой пропаганды и переводу ее с национальных на классовые рельсы[1960]. В речи 6 ноября 1944 г. Сталин подчеркнул, что «советские люди ненавидят немецких захватчиков не потому, что они люди чужой нации, а потому, что они принесли нашему народу и всем свободолюбивым народам неисчислимые бедствия и страдания»[1961]. Еще ранее, на съезде Союза советских писателей, состоявшемся в феврале 1944 г., выступающие говорили о чрезмерном изобилии публикаций на темы «Герцен о немцах», «Белинский о немцах», «Толстой о немцах» и т. п. Был сделан вывод, что «эти статьи в свое время были своевременно написаны и сыграли свою роль, но нельзя же в течение двух с лишним лет писать об этом». Известный писатель К. Чуковский подчеркнул, что все советские детские книги, изданные во время войны, необоснованно изображают немцев «простофилями, дураками, недотепами»[1962].

Особенно ярко изменение политики по отношению к немецкой нации проявилось в «осаждении» И. Г. Оренбурга. В опубликованной 11 апреля 1945 г. статье «Хватит!» он написал о том, что «Германии нет: есть колоссальная шайка, которая разбегается, когда речь заходит об ответственности», а также фактически призвал к поголовной ответственности всех немцев за преступления нацистского режима[1963]. В ответ 14 апреля 1945 г. начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров опубликовал статью с красноречивым названием «Товарищ Эренбург упрощает», в которой подверг жесткой критике тезисы И. Г. Эренбурга о том, что «все немцы одинаковы», «все они в одинаковой мере будут отвечать за преступления гитлеровцев» и «все население Германии должно разделить судьбу гитлеровской клики». Г. Ф. Александров подчеркнул, что «Красная армия… никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ»[1964]. На фронте статья Г. Ф. Александрова «вызвала оторопь», а И. Г. Эренбург получил массу писем и телеграмм в свою поддержку. В то же время нацистская пропаганда воспользовалась статьей Г. Ф. Александрова, чтобы 17 апреля 1945 г. заявить: «Илья Эренбург изолгался до того, что был изобличен во лжи своими же собственными руководителями»[1965].

Одной из причин поворота в политике по отношению к немецкой нации также было вступление советских войск на территорию Германии и начавшиеся акты мести, в том числе в отношении гражданского населения, особенно со стороны тех советских воинов, родные которых были убиты немецко-фашистскими оккупантами[1966]. О проявлениях «избыточной мести» и насилия со стороны советских войск открыто говорили посетившие в марте 1945 г. Восточную Пруссию И. Г. Эренбург и вице-президент комитета «Свободная Германия» Г. фон Айнзидель[1967].