– Тихо, тихо, – остановила его Ванга. – Тс-с…

– Она… жива? – прохрипел Игорь Рутберг.

Сухов посмотрел на женщину, известную ему как Мадам; видимо, молоток нанёс ей серьёзное увечье, как минимум сломав челюсть, может быть, и другие, гораздо более опасные травмы, но сейчас ответить на этот вопрос он не мог.

Сухов сказал:

– Моя дочь?!

– В подвале, торопись, – на губах Игоря Рутберга уже выступила кровь. – Код – сто шестьдесят три. – Он поглядел на Вангу, попытался ей насмешливо подмигнуть и всё-таки повторил свой вопрос:

– Она жива?

– Кто? – странно спросил Сухов.

– Ольга, – ответил Игорь Рутберг.

– Жива, – Сухов кивнул. – С ней всё в порядке.

– Хорошо, – отозвался Игорь Рутберг. Кровь из его рта уже шла потоком. Но всё-таки он улыбнулся. А потом закрыл глаза. И перестал существовать.

…Время обладает множеством свойств. Оно умеет ускорять и замедлять свой бег, может пролетать мгновенно или незаметно и даже останавливаться, играть в злые шутки, быть всесильным, с ним не поспоришь, и на всём оставлять свой след. Единственное, чего оно не может, так это оборачиваться вспять. По крайней мере, в этом мире причинно-следственных связей…

Примерно с этих слов он начал новую книгу под своим именем. И понял, что они – дерьмо. Никуда не годятся. И новая книга никуда не годится. Он больше не может писать. Телефонист, или Игорь Рутберг, или брат Ольги сжёг его мозг. Вряд ли специально, скорее всего, ненароком. Не рассчитал дозу. Не специально. Писатель Форель нужен был ему дееспособным, в хорошей рабочей форме, чтобы закончить пятый роман о Телефонисте.

Да, он его подставил, прострелил ему руку – пуля прошла навылет, – и разбросал повсюду следы его крови и следы ДНК. Даже его потная спортивная майка пошла в дело. Но всё это было шито белыми нитками. И по мере того, как действие препарата и последствия этой страшной ночи отпускали его, всплыли некоторые подробности. Например, он вспомнил, как ему шепнули на ухо: «Через недельку будет новый звонок. От Телефониста. И поедешь домой. Ты понял? Что… книга больше ждать не будет?»

Книга ждать не будет, и он готовил новое преступление, очередную свою вылазку. А Простак – молодец! Оказался хорошим мужиком. С самого начала стало ясно, что он не так прост, а он с самого начала был уверен в невиновности Форели. Он сразу ему поверил. Ещё той ночью. И они отправились смотреть запись, сделанную накануне. Всё совпало, не в деталях, но по сути проблемы совпало всё. Их группа прибыла в дом Игоря Рутберга несколько позже отстранённых от дела Сухова и Ванги. И за это время могло случиться много непоправимого. Они все были на грани. Но случилось так, как случилось, ведь время действительно нельзя повернуть вспять. А Простак – молодец, давно уже ходил где-то вокруг Игоря Рутберга, нарывался на неприятности по службе за свои идеи фикс, но сужал круг и искал кого-то могущественного, со съехавшими мозгами. Того, кто всегда на виду, Простак искал в своей темноте. Чутьё… Или ещё одно совпадение.

Это он и поведал Сухову и Ванге. Через несколько дней, как только удалось чуть зализать раны. А ещё о рекламной акции Аркаши Григорьева, которого безмерное самодовольство толкнуло на крайне идиотский поступок. Здесь, можно сказать, он достиг вершины. Ещё когда они совместно с Ольгой готовили его выставку, Григорьев предложил ей нечто подобное. Но Ольга сочла это глупой шуткой. Оживить интерес к Телефонисту, замутить какую-нибудь инсталляцию в стилистике книг Форели. Любитель экстремальной рекламы… Григорьев, правда, не собирался заходить настолько далеко. И полагал дело абсолютно безопасным: ведь Тропарёвский – Телефонист из книг Форели – в местах лишения свободы. Так, почти невинная шутка, главное, правильно припрятать концы. Но так далеко он заходить не собирался, максимум – оставить резиновую женщину где-нибудь в людном месте Москвы по топографии книг Форели, а-ля стрит-арт, и выложить реакцию на событие в интернет. Наверное, он полагал себя новым доморощенным Бэнкси, но выходка с проникновением в квартиру Кривошеева и звонком Сухову уже всецело на совести Пифа. Тот по части самодовольства абсолютно превзошёл шефа, и оба жестоко поплатились. Причём Пиф в прямом смысле. Его, под завязку накачанного наркотой, Телефонист заставил ассистировать себе в… «Аквариуме». Это вызвало шок и ужас у Григорьева и толкнуло его на попытку бегства.

– Видите ли, – рассказывал Форель, – они оба обожали Сандуновские бани, и Григорьев узнал татуировку Пифа, сделанную еще в ВДВ, которой тот очень гордился. Узнал, когда смотрел прямой эфир. И не знал дальше, чего уже и думать.

А потом они втроём – Форель, Сухов и Ванга – реконструировали события. Телефонист избавился от Пифа. Тело Максима Епифанова всё-таки обнаружили на его дачном участке, присыпанным в подвале и уже окоченевшим. Но вот что удивительно – или здесь речь об ещё одном совпадении: глупая выходка, стоившая одному из участников жизни, а другому сулившая серьёзные проблемы юридического толка, оказалась первой ласточкой, сбившей всё с точек равновесия. То, что его кто-то опередил с акцией «Две свечи», вызвало у Телефониста замешательство, а потом раздражение и гнев. На встрече Ванги и Дюбы в его машине он понял, о ком идёт речь.

– И это заставило его выползти, действовать не на своём поле, – заканчивал свою историю Форель. – Так что, можно сказать, нам повезло.

И опять Ванга хотела о чём-то спросить, но не решилась. Всю третью ночь после происшествия она проплакала, и хорошо, что Петрика опять не было дома, но на утро проснулась совершенно здоровой. Вроде бы здоровой.

– Вы догадались, что это Мадам, да? – спросил Сухов. – Судя по тому, что вы записали…

Форель покачал головой:

– Просто когда Ольга попросила её фотографию… Было ощущение… Словом, тогда я решил покопаться в истории семьи. Понимаете, больше некому было, с рукописью… физически никто другой в доме не находился. Никто не мог. Но и Мадам не могла.

– А это и не была Мадам, – сказала Ванга.

Форель внимательно посмотрел на неё. Усмехнулся печально:

– Не знаю… Наверное. То, с чем мы столкнулись, – вздохнул. – Такого даже в моих книгах не было. И этот выстроенный заново дом… Саркофаг воспоминаний… Думаете, его всё-таки подожгла сама Марлен Рутберг?

Сухов пожал плечами:

– Были подозрения… И даже, что старшие дети. Но обстоятельства так и остались непрояснёнными. Павел Протасов, отец семейства, крепко пил. Удобное основание, чтобы замять дело.

– Отец, – как-то протяжно-странно выговорил Форель. И улыбнулся: – И всё-таки, как бы Игорь Рутберг ни утверждал, что он полностью здоров, чуть ли не такой комплекс полноценности, здесь… Знаете, здесь не обошлось без фрейдизма в виде комикса, – Ванга на минуту потемнела лицом, но писатель смотрел на Сухова. – Марлен Рутберг была очень красивой женщиной. И младшие дети пошли в неё. А Елена унаследовала черты отца…