Песенка прижалась к ногам матери. Лунамор сморгнул слезы радости с ноткой печали. Его семья наконец-то здесь! Первое жалованье, которое удалось сберечь, он потратил на сообщение, которое через даль-перо отослали на станцию Пиков. От станции до его дома идти неделю, а путешествие оттуда вниз по склонам, через весь Алеткар, заняло несколько месяцев.

Вокруг них караван кое-как приходил в движение. Только сейчас Лунамор смог представить семью – последние полчаса Четвертый мост провел, пытаясь помочь раненым. Потом прибыли Ренарин с Адолином и двумя ротами солдат – и как бы Ренарин ни тревожился из-за своей «бесполезности», его исцеляющие силы спасли несколько жизней.

Туака потерла Лунамору спину, а потом присела на корточки рядом с ним, обняв одной рукой дочь, а другой – мужа.

– Это было долгое путешествие, – сказала она на языке ункалаки, – а в конце, когда эти существа явились с неба, оно показалось нескончаемым.

– Мне надо было отправиться в военные лагеря, – ответил Лунамор. – Чтобы сопровождать вас.

– Мы здесь. Лунамор, что случилось? Твое письмо было таким коротким. Кеф’ха мертв, но что произошло с тобой? Почему ты так долго не давал о себе знать?

Он склонил голову. Как же все объяснить? Вылазки с мостом, трещины в его душе. Как поведать о том, что мужчина, которого она всегда считала таким сильным, желал умереть? Стал трусом и в конце концов сдался?

– А что с Тифи и Синаку’а? – спросила она.

– Мертвы, – прошептал он. – Взялись за оружие, желая мести.

Она прижала пальцы к губам. На защищенной руке у нее была перчатка, в знак уважения глупых воринских традиций.

– Я теперь повар, – твердо заявил Лунамор.

– Но…

– Туака, я готовлю. – Он снова прижал ее к себе. – Идем, давай доставим детей в безопасное место. Мы отправляемся в башню, которая тебе понравится: там почти как на Пиках. Я расскажу тебе много историй. Некоторые причинят боль.

– Ладно. Лунамор, у меня тоже есть истории. Пики, наша родина… там произошло что-то нехорошее. Очень нехорошее.

Он отодвинулся и посмотрел ей в глаза. Здесь ее будут называть темноглазой, хотя сам Лунамор считал эти темные, коричнево-зеленые глаза бесконечно глубокими, красивыми и светлыми.

– Объясню, когда мы доберемся до твоего безопасного места, – пообещала она и взяла на руки малышку Красивую Песню. – Ты был мудр, когда заставил нас двигаться вперед. Мудр, как всегда.

– Нет, любовь моя, – прошептал он. – Я дурак. Я бы обвинил воздух, но и на Пиках был таким же дураком. Мне не следовало разрешать Кеф’хе браться за эту глупую затею.

Жена повела детей через мост. Он смотрел со стороны, радуясь тому, что снова слышит язык ункалаки, правильную речь. И тому, что остальные не знали этого языка. Ведь если бы знали, могли бы понять, что он им врал.

Подошел Каладин, похлопал его по плечу:

– Камень, я поселю твою семью в своих комнатах. Я затянул с поиском жилья для семейных мостовиков. Это меня подстегнет. Теперь точно получу для нас новые помещения, а до той поры буду спать на койке с остальными.

Лунамор открыл рот, чтобы возразить, но потом передумал. Иногда самым благородным поступком было принять подарок, не протестуя.

– Спасибо, – сказал он. – За комнаты. И за все остальное, мой капитан.

– Иди со своей семьей. С мостом мы сегодня справимся и без тебя. У нас есть буресвет.

Лунамор коснулся пальцами гладкого дерева.

– Нет, – отказался он. – Для меня быть честь нести его в последний раз, ради моей семьи.

– В последний раз? – спросил Каладин.

– Мы взлететь, Благословенный Бурей, – сказал Лунамор. – В грядущие дни мы не ходить пешком. Конец. – Он оглянулся на мрачных мостовиков, которые как будто поняли, что его слова правдивы. – Ха! Горевать не надо. Я оставить отличное рагу возле города. Надеюсь, Хоббер его не испортить, пока нас не быть. Вперед! Поднимать наш мост. В последний раз маршировать не к смерти, но к полным желудкам и хорошим песням!

Они подняли мост торжественно и уважительно. Мостовики больше не были рабами. Буря свидетельница, в их карманах лежало целое состояние! Оно яростно сверкало, и вскоре их кожа засияла.

Каладин занял свое место в первом ряду. Они в последний раз понесли мост – с почтением, как будто погребальные носилки короля, который отправлялся к месту вечного отдыха.

Далинар погрузился в следующее видение в середине сражения.

Он усвоил урок и не собирался втягивать еще одного человека в неожиданную битву. На этот раз князь собирался отыскать безопасное место – и лишь потом привести туда людей.

А значит, нужно появиться, как и много месяцев назад, с копьем во вспотевших руках, на одинокой разбитой каменной плите в окружении мужчин в примитивной одежде. Все в накидках, сотканных из грубых волокон лависа, в сандалиях из свиной кожи и вооружены копьями с бронзовыми наконечниками. Только на лидере кожаная безрукавка, даже не усиленная как следует: из выделанной кожи кое-как выкроили детали и сшили жилет. Он, разумеется, не помог бы против удара топора.

Далинар взревел, невольно вспомнив, как попал в это видение впервые. Оно было из ранних – тогда еще думал, что это обыкновенные ночные кошмары. Сегодня князь намеревался выведать все секреты.

Он бросился на врагов – группу людей в такой же дрянной одежде. Спутники Далинара отступили к краю утеса. Если они не начнут сражаться прямо сейчас, их вытеснят на крутой спуск, который обрывался, превращаясь в пропасть глубиной в пятьдесят-шестьдесят футов.

Далинар врезался во вражеский отряд, пытаясь увести людей от края. Он был в той же одежде, что и остальные, имел такое же оружие, но принес с собой диковинку: к его поясу был прикреплен кошель, полный самосветов.

Он ударил одного врага копьем в живот и толкнул его на дружков; их было человек тридцать, все с косматыми бородами и жестокими глазами. Двое споткнулись о своего умирающего товарища, что на мгновение обеспечило Далинару защиту с фланга. Он схватил топор павшего противника и атаковал тех, кто нападал слева.

Враги завывали. Эти мужчины не были хорошо обучены, но любой дурак с острым оружием может представлять опасность. Далинар резал, рубил, размахивал вокруг себя топором – тот был хорошо сбалансирован и служил неплохо. Он не сомневался, что одержит верх над этой группой.

Кое-что его смущало. Во-первых, другие копейщики его не поддержали. Никто не бросился следом, чтобы защитить его от окружения.