Скербек был все еще в гараже, грузил какие-то ящики. Пернилле пока не вернулась.

— А ты почему здесь? — спросил он.

— Поход отменили, — буркнул Бирк-Ларсен. — Отвез детей к бабушке с дедушкой.

Он о чем-то задумался. Потом прикинул, когда можно ожидать возвращения Пернилле.

— Поможешь мне, Вагн?

— Конечно. А что надо?

Бирк-Ларсен подхватил несколько пустых коробок:

— Идем наверх.

Они поднялись в квартиру, прошли в комнату Нанны. Меток криминалистов он не замечал. Он видел только сумбур знакомых вещей: книги, ручки, горшки с цветами, декоративные свечи, косметика, баночки с кремом. И еще кровать с покрывалом под оленью шкуру, цветные простыни, наволочки с рисунком. Казалось, все эти вещи жили здесь целую вечность. Когда-то он верил — глупо, конечно, — что так будет всегда.

Он подошел к пробковой доске, посмотрел на приколотые фотографии. Яркие моменты последних десяти лет ее внезапно прерванной жизни. Вот она с братьями, с родителями, а вот с друзьями, с учителями. Везде улыбается. Здесь Нанна совсем малышка, а на этом снимке уже девушка, мечтающая поскорее стряхнуть с себя детство и ворваться во взрослую жизнь; она даже не подозревает, что ждет ее там. Какую цену придется заплатить.

— Собираем все. Все.

— Тайс…

— Все. Одежду в пакеты, остальное в коробки.

— А Пернилле знает?

— Только ничего не сломай.

Скербек шагнул к нему, встал рядом:

— Ну, если ты точно этого хочешь…

Он открыл одну из картонных коробок. Бирк-Ларсен не двигался, он молча стоял в комнате мертвой дочери, глядя на то, что от нее осталось.

— Нет, постой, Вагн. — Он забрал у Скербека коробку. — Я должен сам.

Мортен Вебер нашел в департаменте образования пустой кабинет, где сидел один мужчина и вяло стучал по клавиатуре компьютера.

— Мне нужно найти кое-какую статистику для Хартманна, — сказал Вебер. — Я могу сам…

— Садитесь. Все ушли на обед, да и я тоже сейчас пойду.

Вскоре Вебер остался один. Он выбрал самый дальний от двери стол. Набрал имя и пароль, указанные на бумажке, которую дала ему Риэ. Через секунду он вошел в единую почтовую систему под именем Олава Кристенсена. Начал просматривать сообщения.

И просмотрел уже довольно много, когда в кабинет собственной персоной вошел Олав Кристенсен с грудой папок в руках. Вебер лихорадочно придумывал пути отступления.

— Вам помочь? — спросил Кристенсен. — Обычно гости от политики к нам не захаживают. Все больше свои.

— Нет-нет, ничего не нужно. — Он заикался. — Мне сказали, у вас тут вирус.

Вебер вскочил из-за стола и тут же понял, что не вышел из программы. Молодой чиновник был уже тут как тут.

— Так вы, значит, теперь в техподдержке, Мортен?

Одного взгляда на монитор ему было достаточно, чтобы все понять. Он выругался, закрыл почту, потом сжал кулак и сильно ткнул Вебера в грудь. Тот отлетел к соседнему столу.

— Хотите сделать из меня козла отпущения?

В этот момент в кармане пиджака Кристенсена затрезвонил телефон. Он достал его, глянул на дисплей.

— Это Хартманн тебя заставил?

— Тут вирус, — промямлил Вебер и попытался проскользнуть к выходу.

И получил еще один тычок под ребра, пинок по голени. Кристенсен схватил его за лацканы и потащил вглубь помещения. Вебер с тоской глянул на дверь — никого.

— Не дури мне голову! — орал на него Кристенсен.

И вдруг шаги в коридоре.

Вебер вырвался, поковылял к двери, наконец выбрался из темного кабинета на свет, засеменил прочь. За его спиной вновь раздалась трель телефона и затем сразу тихий, испуганный голос Кристенсена, отвечающего на звонок.

Мортен Вебер замер. Он пришел в кабинет с папкой в руках — она была ему нужна в тот момент как предлог, но документы внутри нее были важными. Конфиденциальными даже. Теперь они там. А Кристенсен — наглый, самонадеянный юнец. Задира на детской площадке и в то же время чья-то марионетка.

Медленно, осторожно Вебер прокрался обратно в кабинет.

Кристенсен стоял в углу, спиной к двери. По голосу было понятно, что он напуган до смерти.

— Нам нужно встретиться. Ради бога! Что мне говорить?

Вебер пробирался вперед, к забытой папке, и при этом слышал каждое слово.

— Они проверяют мою зарплатную ведомость. Они хотят знать, кто и почему платит мне сверх ставки. Вы должны что-то сделать.

Папка так и лежала на столе. Вебер понял, что у него есть все шансы забрать ее и уйти незамеченным.

— Черт, мне нужна помощь! — визгливо крикнул Кристенсен. — Нет. Нет. Или я поговорю с ним лично, или все им расскажу. Я не собираюсь садиться из-за него в тюрьму.

Мортен Вебер взял папку и остался стоять. Олав Кристенсен повернулся, увидел его и умолк.

Опустил телефон в карман.

За всю свою долгую карьеру в политике Вебер еще ни разу не видел в помпезных интерьерах ратуши такого испуганного человека.

— С кем вы говорили?

Кристенсен как будто проглотил язык.

— Олав. Если вы совершили что-то дурное…

Кристенсен ватными руками нащупал свой портфель. Он весь дрожал.

— Мы поможем вам, — сказал Вебер. — Пойдемте…

Чиновник вдруг заметался по кабинету, стал распахивать дверцы шкафов, хватать документы.

Когда он направился к двери, на его пути встал Вебер:

— Расскажите все мне, и я что-нибудь придумаю.

— Нет, — сказал Олав Кристенсен. — Вы не сможете.

Лунд наблюдала за тем, как Майер, Свендсен и трое других полицейских проводили обыск дома Хартманна, методично двигаясь из одной комнаты в другую.

Позвонили из бухгалтерии мэрии насчет выплат Кристенсену.

— Вы должны знать, кто распорядился платить ему эти суммы, — убеждала она кого-то по телефону. — Проверьте личное дело Кристенсена. Проведите аудит. Это крайне важно. Кто, когда и как.

Когда она закончила разговор, то, увидела, что из кухни выглядывает Свендсен.

— Тот парень из Швеции… — сказал он с ехидной ухмылочкой, — ваш бывший… пытался вам дозвониться.

Она проигнорировала это известие.

— В ежедневнике есть кое-что интересное, — сказал подошедший Майер.

Это был тот самый ежедневник, который видела Лунд прошлым вечером, но так и не успела вникнуть в детали. Майер перелистал страницы.

— Он вел его с тех пор, как умерла жена. Но после той пятницы записи обрываются. Почему?