Я беру сестру за локоть, и мы идем за официанткой в просторный, обитый деревянными панелями зал. Здесь на всем отпечаток классического старомодного стиля: латунные лампы, зеленая кожаная мебель, накрахмаленные белые скатерти и сверкающие хрустальные бокалы. В ресторане стоит приглушенный гул: бизнесмены и, конечно же, бизнес-леди обсуждают дела, столовые приборы постукивают о тарелки великолепного фарфора. Следуя за нашей провожатой, я, не теряя времени, рассматриваю ее пышный зад, обтянутый узкой юбкой, и прислушиваюсь к ритмичному постукиванию высоких каблуков о гладкий, выложенный плиткой пол. Придерживаю сестре стул и тоже сажусь.

– Два бокала «Кровавой Мэри», – заказываю я, принимая из рук официантки меню.

Девица призывно посматривает на меня, но я в игру не вступаю.

Может, у нее и классная задница, да и мордашка ничего, однако сегодня я не в настроении. Все затмила встреча с новой горничной, ее темные глаза я забуду еще не скоро. Я хмуро обещаю себе не думать о прислуге и поворачиваюсь к сестре. Официантка тем временем с разочарованным вздохом уходит.

– Когда ты вернулась из Корнуолла? – спрашиваю я.

– Вчера.

– Как наша вдовствующая графиня?

– Максим! Ты же знаешь, она терпеть не может, когда ее так называют.

Я преувеличенно-покорно вздыхаю.

– Ладно. Как там наша Родительница?

Марианна сердито прожигает меня взглядом, затем печально опускает глаза.

«Черт!»

– Прости, – пристыженно говорю я.

– Она потрясена, но никак этого не показывает. Ты же знаешь, какая она. – Глаза Марианны затуманиваются. – Мне кажется, она что-то от нас скрывает.

Да, сияющие доспехи моей матери редко дают трещину. Она не плакала даже на похоронах Кита… стойко приняла удар судьбы. Хрупкая и грациозная. Как всегда. Я тоже не плакал. Боролся с жесточайшим похмельем.

Сглотнув, я спрашиваю о другом:

– Когда ты возвращаешься на работу?

– В понедельник, – отвечает Марианна, скорбно дернув ртом.

Из всех отпрысков семейства Тревельян Марианна добилась самых впечатляющих академических успехов. Окончив школу Уикомб Эбби, она отправилась изучать медицину в Оксфордский университет, в колледж Корпус-Кристи, а теперь она врач-ассистент в Королевской бромптонской больнице, специализируется на сердечно-сосудистой хирургии. Марианна упорно училась, следуя за своей детской мечтой. Наш отец умер от последствий обширного инфаркта, и Марианна, которой исполнилось тогда пятнадцать лет, решила победить унесшую его болезнь. Смерть отца по-разному отразилась на каждом из нас. Тяжелее всех пришлось Киту: он был вынужден бросить колледж и принять титул графа. А я потерял тогда моего единственного союзника среди старшего поколения.

– Как там Каро? – спрашивает сестра.

– Горюет. Страшно злится, что Кит, скользкий мерзавец, даже не упомянул ее в завещании.

– Кого это ты назвал скользким мерзавцем? – Резкий голос принадлежит подошедшей Ровене, вдовствующей графине Треветик. Ее янтарного оттенка волосы идеально уложены, темно-синий костюм от «Шанель» и жемчуга напоминают о высоком положении.

Я поднимаюсь.

– Здравствуй, Ровена, – говорю я, отстраненно клюнув ее в щеку, и выдвигаю ей стул.

– Так-то ты встречаешь горюющую мать, Максим? – недовольно замечает Ровена. Она садится и ставит на пол рядом с собой сумочку от «Биркина», затем, протянув руку через стол, сжимает пальцы Марианны. – Здравствуй, дорогая. Я и не знала, что ты больше не сидишь взаперти.

– Мне нужно дышать свежим воздухом, мама, – поясняет Марианна, пожимая руку матери.

Ровена, графиня Треветик, сохранила титул и после развода с нашим отцом. Бо́льшую часть времени она проводит в Нью-Йорке, живет там в свое удовольствие, иногда наезжает в Лондон, где издает гламурный женский журнал «Dernier Cri».

– Мне бокал шабли, – говорит она официанту, принесшему нам две «Кровавые Мэри».

Мать неодобрительно выгибает бровь, когда мы с Марианной отпиваем по большом глотку.

Она до сих пор невероятно изящная и невероятно красивая, особенно на фотографиях. Мать была идеальной красоткой своего времени, музой фотографов. Перед ней не устоял и мой отец, одиннадцатый граф Треветик. Его титул и деньги оказались достаточно соблазнительны, и мать вышла за него замуж, а потом бросила. Он так и не оправился. Спустя четыре года после развода отец умер – не выдержало сердце.

Я внимательно ее рассматриваю сквозь полуприкрытые веки: по-детски гладкое лицо – результат химического пилинга, не иначе. Эта женщина молодится до помешательства и разбавляет жесткую диету из овощных соков и последних модных гастрономических изысков лишь бокалом-другим вина. Да, моя мать очень красива, с этим не поспоришь, однако она столь же двулична и лжива, сколь прекрасна. Мой бедный отец заплатил за свою ошибку сполна.

– Я слышала, ты встречался с Раджой, – обращается она ко мне.

– Да.

– И что же?

Близорукие глаза смотрят прямо на меня – мать слишком тщеславна, чтобы носить очки.

– Трастовая собственность переходит ко мне.

– А что получает Каролина?

– Ничего.

– Понятно. Но мы не можем позволить бедняжке умереть с голоду.

– Мы? – переспрашиваю я.

Щеки Ровены вспыхивают.

– Ты. Ты не можешь позволить бедняжке умереть с голоду. Хотя, с другой стороны, у нее есть собственный трастовый фонд, и когда ее отец покинет наш бренный мир, Каро унаследует целое состояние. Кит поступил мудро.

– Если мачеха не лишит ее наследства, – парирую я и отпиваю еще один совершенно необходимый мне глоток «Кровавой Мэри».

Мать поджимает губы.

– Почему бы тебе не предложить ей работу? Что-нибудь связанное с застройкой Мейфера? Дизайн интерьеров? У Каролины прекрасный вкус, и ей нужно отвлечься.

– Пусть Каролина сама решает, что ей нужно.

Мне так и не удалось полностью изгнать из своего голоса нотки раздражения. Моя мать по-прежнему определяет, что и кому делать в семье, которую она покинула много лет назад.

– Ты же не выгонишь ее из Тревельян-Хауса?

– Ровена, я не собираюсь лишать ее крыши над головой.

– Максимилиан, будь так любезен, называй меня «Мама»!

– Когда ты начнешь вести себя как мать, я непременно учту твое пожелание.

– Максим, – предупреждающе произносит Марианна, и ее глаза вспыхивают зеленым огнем.

Будто получивший нагоняй ребенок, я крепко сжимаю губы и рассматриваю меню, чтобы не наговорить лишнего.

Ровена солирует, не обращая внимания на мою грубость.