Она молча кивает.

– Я пошел в спортзал, – негромко сообщаю я, непонятно с чего вдруг отчитываясь перед новой горничной.

Пока он разворачивается и идет по коридору к спальне, Алессия с облегчением вздыхает и опирается о метлу. Она смотрит ему вслед, отмечая, как перекатываются мышцы на его спине до круглых ямочек над поясом джинсов. Стоя, он выглядит даже более привлекательным, чем лежа на кровати. Она закрывает глаза, ощущая каждый удар сердца.

Он не прогнал ее, но может позвонить Агате, подруге Магды, чтобы та подыскала другую горничную. Он так разозлился – наверное, она ему помешала? – и не подобрел к концу разговора.

А почему?

Алессия хмурится и пытается сгладить поднимающиеся волны паники, глядя на рояль в гостиной.

Нет. Этого допустить нельзя. Если потребуется, она станет молить о прощении и никуда не уйдет. Она не хочет. Она не может уйти. Рояль – ее единственна отдушина. Единственная радость.

А есть еще и сам Мистер. Его подтянутый живот, голые ноги, внимательный взгляд, прожигающий до глубины души. У него лицо ангела, а тело… ну, в общем… Она краснеет. Нечего о таком и думать.

Он такой красивый!

Нет. Хватит. Сосредоточься.

Алессия продолжает сметать невидимую пыль с деревянного пола, широко размахивая метлой. Она станет лучшей на свете горничной, и хозяину и в голову не придет ее заменить. Приняв это решение, Алессия направляется в гостиную подметать, вытирать пыль и полировать мебель.

Спустя десять минут, взбивая подушки в черных наволочках на диване, она слышит, как захлопывается входная дверь.

Вот и хорошо. Он ушел.

Алессия переходит в спальню, чтобы заняться постельным бельем. В комнате, как всегда, беспорядок. На полу одежда и почему-то наручники, шторы наполовину распахнуты, простыни перепутаны. Алессия быстро собирает одежду и снимает с кровати белье. На мгновение задумывается, почему к изголовью привязана длинная шелковая лента, затем просто сворачивает ее и кладет на ночной столик у кровати рядом с наручниками. Застилая постель чистым бельем, она пытается сообразить, кто и для чего мог использовать эти предметы. Воображение не подсказывает ничего существенного, а гадать на кофейной гуще Алессия не любит. Заправив постель, она переходит в ванную комнату и принимается там за уборку.

Я бегу, как никогда в жизни не бегал на тренировке. Пять миль я пробежал намного быстрее, чем всегда. В голове все крутится разговор с новой горничной.

Твою мать!

Я сгибаюсь почти пополам, упершись ладонями в колени, и восстанавливаю дыхание. Выходит, я убегаю от чертовой прислуги, уборщицы-ежедневки, как бы она там себя ни называла. Спасаюсь от ее огромных карих глаз.

Нет. Я бегу от себя, от своей реакции на нее.

Эти глаза будут преследовать меня весь день. Выпрямившись, я вытираю со лба пот и вдруг представляю себе, как моя новая горничная в голубом шарфе опускается передо мной на колени.

Все мышцы в моем теле твердеют, как стальные канаты.

В который раз.

И это от одной мысли!

Черт!

Я сердито промокаю лицо полотенцем и перехожу на половину с гирями. О да. После этих упражнений мысли о горничной сами вылетят у меня из головы. Выбрав две самые тяжелые гири, я приступаю к обычной тренировке.

Когда тело работает, у мозга есть время подумать. Клянусь чем угодно, я не понимаю, что со мной творилось, когда я смотрел на нее там, в холле. Не припомню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь действовал на меня вот так.

Наверное, все из-за стресса.

Очень логичное объяснение. Я тоскую по Киту и делаю первые шаги в новой жизни.

«Мерзавец ты, Кит! Повесил на меня такую ответственность!»

«У меня уже нет сил, вообще никаких сил!»

Я прогоняю мысли о Ките и о новой горничной и качаю гири, пока бицепсы на начинают ныть от боли.

А через два часа еще и обед с матерью.

«Черт!»

Когда Алессия перекладывает выстиранное белье в сушильную машину, входная дверь снова хлопает.

О нет! Хозяин вернулся.

Порадовавшись, что она надежно укрылась в самой маленькой комнате, Алессия раскладывает гладильную доску и берется за утюг. Сюда-то он не придет. Когда она доглаживает пятую сорочку, доносится знакомый стук – входная дверь захлопнулась. Она снова одна в пустой квартире. Не очень-то приятно, что хозяин даже не крикнул ей «Пока!», как в прошлый раз Кристине, но Алессия отбрасывает эту мысль и просто гладит, стараясь работать как можно быстрее.

Покончив с глажкой, она отправляется в спальню, проверить, не осталось ли что после недавнего визита хозяина. Бардак. Как всегда. Майка и шорты, в которых он ходил в спортзал, на полу. Алессия осторожно поднимает влажные от пота вещи, однако, к собственному удивлению, не чувствует такого отвращения, как раньше, до встречи с хозяином. Она складывает все в корзину для грязного белья и проверяет, как там в ванной. Аромат его мыла и чистоты витает во влажном воздухе. Закрыв глаза, Алессия делает глубокий вдох и мысленно переносится в сосновую рощу, окружавшую дом ее родителей в Кукесе. Она наслаждается ароматом, не обращая внимания на укол ностальгии. Теперь ее дом в Лондоне.

Она вытирает раковину, и у нее остается еще полчаса свободного времени. Алессия бежит в гостиную и садится за рояль. Она ласкает пальцами клавиши, и комнаты наполняют аккорды прелюдии Баха в до-бемоль мажоре. Ноты танцуют вдоль стен, подмигивая девушке яркими огоньками и утешая ее израненную душу.

Я вхожу в любимый ресторан моей матери в Олдвиче. И плевать, что приехал слишком рано. Мне нужно выпить. Не только чтобы стереть из памяти разговор с новой прислугой, но и подкрепить силы перед встречей с родной матерью.

– Максим!

Я оборачиваюсь: а вот и единственная женщина на свете, которую я обожаю. Марианна, моя младшая сестра – я старше ее на год, – идет ко мне через холл. Ее глаза, такого же оттенка, как мои, радостно вспыхивают, когда я поворачиваюсь. Она бросается мне на шею. Рыжие кудри касаются моего лица – мы с сестрой почти одного роста.

– Привет, Эм-Эй, я соскучился, – говорю я, обнимая сестренку.

– Макси.

Она прерывисто вздыхает.

«Черт. Только не здесь!»

Я обнимаю ее покрепче, мысленно приказывая не плакать, хотя у меня самого першит в горле. Эм-Эй всхли-пывает, а когда я разжимаю объятия, то вижу, что глаза у нее покраснели. Совсем на нее не похоже. Обычно она берет пример с нашей матери, которая держит проявление любых чувств под жесточайшим контролем.

– Поверить не могу, что его больше нет, – произносит она, комкая салфетку.

– Да, я тоже. Давай присядем и чего-нибудь выпьем.