чтобы все запасы продовольствия были проверены лицами, производящими инвентаризацию. А буржуазная пресса в то же время демагогически поднимала шум по поводу того, что рабочие отказываются-де показывать свои запасы продовольствия. Рабочие организации, видя, что инвентаризация превращена в комедию, запрещали своим представителям принимать в ней участие.

Поскольку против спекуляции не принималось мер, цены на продовольствие росли и становились все более недоступными для трудящихся. Даже буржуазная газета «Хувудстадсбладет» признавала, что дороговизна объясняется исключительно «плохой организованностью» и «несоблюдением законов» и что цены в Финляндии могли бы быть не выше, чем в Германии. А в то же время буржуазия уже выражала озабоченность тем, что после заключения мира цены на продовольствие упадут слишком низко, к невыгоде для крупных землевладельцев, и призывала сенат установить нижний предел для цен. Об установлении верхнего предела для цен буржуазия не хлопотала, ведь это ударило бы по спекулянтам.

Нежелание правительства разрешить продовольственный вопрос наглядно проявилось в том, что Свинхувуд не включил в состав сената председателя продовольственного управления Лавониуса, откровенно пояснив, что правительство, в которое войдет ответственный за продовольствие, немедленно падет. В то же время деятельность продовольственного управления не находила никакой поддержки у сената. Предлагаемые управлением мероприятия, хотя и далеко не радикальные, откладывались или не осуществлялись вообще. Сенат ограничил возможность использования отпущенной сеймом суммы в 100 млн. марок для закупки на юге России продовольствия и концентрированных кормов для скота. В конце декабря из России в Финляндию еще было доставлено 46 вагонов хлеба [16], но уже в начале января финским закупочным комиссиям, находившимся в России, было послано около двух десятков телеграмм, предписывающих аннулировать все закупки и не допустить отправки хлеба из России в Финляндию. Прекратили ввоз уже закупленного хлеба (около 60 тыс. тонн); видимо, готовившаяся к развязыванию гражданской войны буржуазия опасалась, что хлеб попадет в руки красных, которых финские рябушинские хотели задушить костлявой рукой голода.

Неизбежным следствием этой политики был неслыханный разгул спекуляции, нужда и голод. По карточкам хлеб иногда не выдавался по две-три недели. В декабре 1918 г. продовольственная комиссия официально сообщила, что 800 тыс. финляндских граждан (чуть не четверть населения!) страдают от недостатка хлеба — и это несмотря на то, что в хлеб уже раньше начали примешивать льняное семя, картофельную шелуху, древесную кору, лишайник и т. д.

Бывали случаи, когда люди от недоедания лишались чувств. 9 января «Тюэмиес» сообщила, что в одной женской школе во время утренней молитвы шесть учениц упали в обморок от голода. 17 января 1918 г. продовольственное управление признало, что не только в городах, но и в сельских местностях имеются случаи голодной смерти. В адрес продовольственного управления поступали с мест отчаянные письма и телеграммы с просьбой обеспечить продовольствием. Вот выдержки из некоторых.

«Хлеба только на одну неделю, после чего будут съедены все семена ржи. Просим вас как можно скорее прислать нам продовольственного хлеба» (из Ветели).

«У нас на этой неделе кончаются запасы, поэтому просим принять срочные меры» (из Лаппи).

«Жители уже неделю не получают хлеба по карточкам, умрут с голоду, если быстро не получим муки» (из Хаукипутас).

«Просим как можно скорее прислать нам какого-нибудь продовольственного хлеба, чтобы мы могли что-нибудь распределить среди жителей» (из Райвола).

«Покорнейше просим, нет ли возможности через вас получить хоть немного продовольственного хлеба» (из Пюхяярви).

Положение продовольственного управления, на которое снизу давили голодающие массы, а сверху сытые сенаторы запрещали ввозить хлеб из России и вообще делать что-либо реальное для борьбы с голодом, стало невыносимым, и 24 января было сообщено, что председатель продовольственного управления Лавониус и члены Гёес, Валмари и Сууронен подали в отставку.

Угроза голодной смерти вынудила рабочих прибегнуть к решительным мерам. 19 января Красная гвардия в Выборге попробовала произвести обыски в домах буржуазии на предмет обнаружения излишков продовольствия, а также оружия. Результаты превзошли все ожидания. Оказалось, что, в то время как трудящиеся голодали и даже умирали от голода, буржуазия имела огромные запасы муки, сахара, риса, мяса, а также целые погреба спиртных напитков, хотя употребление спиртных напитков было в Финляндии запрещено. Некоторые буржуа даже не знали, что существуют какие-то продовольственные карточки! Созданные из рабочих комиссии поступили по-революционному: они конфисковали обнаруженные излишки продовольствия и распределили их среди голодающих рабочих. Разумеется, возмущение буржуазии было неописуемо, ее пресса изображала это как грабеж средь бела дня.

Не было сомнения, что и в остальной Финляндии имущие классы, нажившиеся на войне, располагают крупными запасами продовольствия. Лишь кое-где их удалось обнаружить. На станции Лаппи был найден запас масла более 100 кг, в Иденсальми — склад зерна и т. д. Рабочим стало ясно, что сытая верхушка могла бы улучшить бедственное положение своих соотечественников, но она этого не сделает, ей нет дела до рабочих масс. Сохранение существующего общественного строя стало гарантией продолжения голода. Только революционные меры могли спасти рабочих и их семьи от мук недоедания и от голодной смерти. Революция превращалась в буквальном смысле в борьбу, как выразился Валпас, «за средства к жизни, за возможность жить».

Позже даже некоторые финские буржуа признавали, что причиной революции было недовольство масс, вызванное самой буржуазией. Так, капиталист Я. Линдер писал: «Роскошной жизнью, которая была следствием высоких прибылей военного времени и которую вела большая часть высших классов, и в первую очередь я сам, нашим абсолютным презрением к неудобным законам (смотри введение закона о спиртных напитках в теории и на практике) мы, само собой разумеется, возбуждали чувство зависти, которому было нетрудно превратиться в ненависть».

Столь же вызывающей была политика буржуазии и в отношении мелких арендаторов, положение которых стало отчаянным. 27 ноября социал-демократическая фракция сейма внесла законопроект об объявлении торппарей и бобылей независимыми от хозяев с сохранением за этими арендаторами всех выгод и прав на обрабатываемые ими участки земли до окончательного урегулирования аграрного вопроса. Ряд социал-демократических ораторов настаивал на неотложности этой (нужно сказать, половинчатой) реформы ввиду того, что уже во время обсуждения данного законопроекта в некоторых общинах происходили стачки торппарей и что отказ от реформы может побудить торппарей встать на революционный путь. Куусинен подчеркнул в своей речи разницу в отношении к этому вопросу буржуазных и социал-демократических депутатов: первые хотели возложить на торппарей невероятно высокий выкуп, тогда как вторые подчеркивали исконные права торппарей на обрабатываемые ими участки земли. Законопроект был отклонен 98 голосами буржуазных депутатов сейма против 95.

В связи с этим по всей стране состоялись собрания торппарей, на которых торппари прямо заявляли, что если сейм их не освободит, то