Сергей рассказывал это обыденно, сушил волосы полотенцем, потом расчесывал, а у Макса каждое слово ударом в грудь отдавалось. Пока он там с мальчиками в Германии развлекался, Сережа тут…

— Что ж ты ни разу не позвонил? Я телефон оставлял. Приехал бы ко мне.

— Хорошо, что не приехал, немцы залечили бы, традиционное ничего не помогало, а Макар мне ногу спас, я хромать перестал, связки восстановились. Вот, даже на шесте могу. А пошли в кафе, в гостинице прямо в холле есть внизу, там тебе и кофе, ну и покуришь в крайний раз.

— Это кто тебя так научил?

— Да Макар, он летчиком был до того, как в знахарство ушел.

— Чудно. Где же ты его откопал?

— На вокзале познакомились, случайно, я в электричку сесть не мог, скрутило колено, он втащил меня на руках.

— А куда ты ехал?

Сергей замялся, отвел глаза, но ответил.

— Да в Гатчину, хотел посмотреть, что там…

И снова Макса пробило!

— Сережа, мы вместе поедем теперь, хоть завтра, хочешь?

— Завтра не могу, я работаю по выходным. Ты пойдешь смотреть еще? Понравилось тебе? — А в глазах вопрос и надежда. — Это не совсем стриптиз. Нет, я, бывает, и раздеваюсь, работа есть работа. Но этот номер не стриптиз. Он про другое.

— Я пойду! Номер меня поразил, правда. И что бы ты ни говорил — это танец.

— Ну, может, и так.

Они вернулись в комнату, пытались собрать одежду.

— Да-а-а, торопились, — засмеялся Макс. — А номер кто тебе ставил?

— Никто, я сам. — Сергей кинул Лазареву рубашку, из манжеты вылетела запонка и покатилась под кровать. — Ой, извини, сейчас я достану.

И ни слова о прошлом. Закрыл, отодвинул в сторону — в этом весь Залесский. Если прощал, то безоговорочно, если нет, то навсегда.

Прошлое отодвинулось, но не исчезло. Оно оказалось отделенным тем временем, что Максим был без Сержа. Этого не восполнить. Или так и надо было, чтобы понять главное — вместе лучше. Они спустились в холл и сидели в кафе, потом вернулись в комнату, но не трахались, а только говорили, под вечер снова ушли уже в ресторан и опять говорили, говорили, рассказывали друг о друге. Не обязательно то, что было в полтора года, пока жили врозь, а о другом, важном и пустяковом. Или оно и было самым важным? Без всякой связи Сергей задал вопрос:

— Скажи, а ты был с женщиной?

— Был, — честно признался Макс.

— Как это? Лучше, чем со мной?

— Это другое, — Максим накрыл его руку своей. — Почему ты спросил?

— Когда я учился в Вагановском, то жил дома и ездил в училище каждый день. Завидовал общежитским, они вместе были, как семья. Нет, всякое случалось, но так сильно, как у Манфея, никто не травил друг друга. В младших классах — нет. Это потом началось, борьба за первенство, сольные партии. А мои дворовые с самого начала, как поступил, надо мной смеялись, задирали. Я молчал, драться нельзя было, да и не умел. Не ходил, как ты, на борьбу, только на классику и на классику. А у станка драться не учили.

— Я на борьбу не от хорошей жизни пошел. Не знал, как повернется, думал, вдруг в милиции придется служить, вот и готовился.

— Ты в милиции. Ха-ха-ха… Нет, не представляю.

— Почему, мне бы форма пошла.

— Ну разве что…

— Ты не отвлекайся, про девочку давай, что у вас там было?

— Я же еще ничего не сказал про девочку, откуда ты знаешь?

— Метод дедукции, — отшутился Макс, — ты спросил, не был ли я с женщиной. Значит, либо ты сам был и остался в сомнении, либо не был и хочешь справиться о подробностях.

— Какая прозорливость. Прямо Шерлок. Да, была одна девочка во дворе, но я не решался подойти, заговорить с ней. Она смотрела на меня странно.

— Может, ты ей нравился? Потому и смотрела.

— Не знаю, я спросить боялся. Думал, она, как другие, смеется, презирает, что я такой. Танцую.

— Что же в этом позорного?

— А что хорошего? Это только театралы принимают нас, некоторых боготворят, а обычные люди — не понимают. Мой отец всю жизнь осуждал и теперь, наверно, осуждает.

— Не общаешься с ним?

— Нет, мы поссорились крепко, я из дома ушел.

— А мой умер. — Максим подумал, что за все время, что жили вместе, они не разу не говорили о родителях. — Прости, я перебил… Что же девочка?

Сергей помолчал, глядя в окно на пешеходов, что собирались у светофора.

— Один раз я возвращался с занятий, осенью поздней, может, в ноябре, уже холодно было, Нева поднималась, знаешь, как это в Питере бывает. И вот, я иду через двор, а там чужие мальчишки и эта девочка, они её обижали, сорвали шапку и закинули на дерево, на ветку высоко. И не достать.

— И ты с ними подрался?

— Нет, я не дрался. Девочка заплакала, они смеялись, а шапка болталась на ветке. Я положил портфель на лавочку и прыгнул.

— Что ты сделал? — не понял Макс.

— Прыгнул. Это уже в классе шестом было, мы тогда большие прыжки прошли, жете на середине. Я лучше всех прыгал… Достал я шапку, с первого раза. Отдал ей, мальчишки замолчали, потом ушли.

— А она? Спасибо хоть сказала?

— Не помню, наверно, сказала. Она меня обняла и поцеловала в щеку.

— А потом?

— Ничего, я редко её видел. Занят был в академии.

— А Вика, партнерша твоя? С ней что было?

— Ты и про Виктусю знаешь, — покачал головой Сергей. — И с ней ничего кроме танцев не было. Подвел я её, когда с Яковом…

— Ну, что было, то было, — не желая про Якова начинать, Максим поспешил сменить тему. — Так гулять поедем? В первый же твой выходной?

— Поедем.

***

В Гатчине толпами бродили туристы, парк не подарил уединения, на которое рассчитывал Максим. Да и ехать пришлось к черту на рога, уже и гулять расхотелось. Лучше бы в Павловск наладились, гораздо ближе, прямо с поезда и парк. В Павловске Максим бывал, тамошний ландшафт ему казался живописнее, а дворец — более домашним.

Гатчина давила суровостью. Но Сергей восторгался и парадными залами дворца, и геометрией цветников в собственном садике, скульптурами, прудами, живописными уголками.

— Красиво, как в театре! Хорошо, что поехали. Спасибо!

— Мне-то за что? Это императора Павла надо благодарить, его дворец, — отшучивался Максим.

На самом деле он был рад видеть Сережу таким. Воодушевленным и счастливым. Неужели потому, что снова вместе? Ведь и у самого щенячий восторг. Полтора года — как страшный сон. Макс не верил в слово “никогда”, старался избегать его, но сейчас, в этот безоблачный солнечный день, сказал себе, что НИКОГДА, ни при каких обстоятельствах больше не расстанется с Сержем. Будут ли они делить постель или только дружить, но друг без друга им нельзя. Весь мир рушится, когда Сережа где-то далеко и Макс не знает что с ним. Так не будет!