Грылева, я так и хотел убить. То, к чему я стремился двадцать лет, наконец-то свершилось.

– Причем же тут княгиня Бурская?

– Она знала твою мать. Недавно я решил рассказать ей правду, которую скрывали много лет. Она сказала, что поможет мне отомстить.

– Почему ты не сказал ей еще в то время?

– Тогда ее статус мог бы пошатнуться, ее авторитет был тогда вполовину меньше нынешнего. Слишком много шума могло бы поднять убийство Грылева и Щетинина в то время. Сейчас об этих гадах никто не вспомнит, и никто не узнает о нашей причастности к их гибели, благодаря Бурской.

– Как думаешь, папа, мама хотела бы этого всего?

– Конечно нет, Гриша, – улыбнулся отец, касаясь моей щеки ладонью.

– Думаешь, что она сейчас злится? – Спросил я.

– Твоя мама была бы против таких деяний, она бы как маленькая девочка рассердилась на меня и стала бы дуться, но быстро простила бы нас из-за своей любви и своего великодушия. – Отец ушел в себя, вспоминая маму. Слезы уже не текли из его глаз.

– Папа. Я женюсь на Бурской, но не смогу быть ей верным. Со мной что-то не так, отец. Я как будто потерял себя, мне не очень хорошо уже долгое время.

– Может, ты приболел?

– Нет, отец, так не болеют. Мне на душе тяжко.

– Ты пугаешь меня, Григорий. Твоя мать, за два дня до самоубийства сказала мне тоже самое. Вицер не успел ее осмотреть, так как был в отъезде. Она говорила, что к ней часто являлась какая-то тень, что она слышала всякие звуки. Я думал, что это из-за болезни, жар, бред.

– Понятно.

– Надеюсь, что к тебе не являются всякие тени, сын.

– Нет, что ты, что ты, отец. Я говорю про то, что мне нравится другая девушка, и быть верным Екатерине Бурской я не смогу.

– Тогда сделай так, чтобы тебя и твою женщину никто не видел. Просто не попадайся.

– Побойся Бога, папа.

– Иди, давай отдыхай.

– Хорошо, отец.

Я налил бокал рома и поднялся наверх. Усевшись на кровати, я стал погружаться в себя, постепенно опустошая бокал. Моему удивлению не было предела. Голова была заполнена, казалось, что от мыслей она вот-вот треснет.

«Что же мне делать? В моих руках лежат сердца Анны и Лизы. На моих плечах лежит смерть врага семьи моей. От меня зависят судьбы: моя и отца моего. Если я не понравлюсь Екатерине Бурской и ее матери, то погибну. Моя мама за несколько дней до смерти видела ту самую тень, что я видел когда-то в поле и в собственном отражении. До разговора с отцом я считал самоубийц слабаками. Мое убеждение отныне разрушено. Моя мать не видела тени, пока ее не начал лечить врач Грылева. Меня стали навещать странные видения после дуэли с Щетининым. Мне кажется, что Вицер может что-то знать, так как он уже осматривал мою рану. Он точно что-то знает, но боится сказать об этом мне и отцу. Ах! Анна, как же я хочу видеть тебя сейчас, как же мне не хватает покоя, который я обретаю только рядом с тобой. Я начинаю понимать своего отца. Он находил радость и покой в маме. Я нахожу покой в Анне, радость я нашел в Лизе. Лиза, какая же ты глупая, глупая, потому что связалась со мной. Ах! Как же тяжело все это. Кто эта Екатерина Бурская? Я хотел быть с моей Аннушкой и Лизой. Зачем все это, зачем?». Я лег на кровати и расправил руки. Мне захотелось спать. Я закрыл глаза и уснул, не раздевшись толком.

Прошло два дня, два скучных дня в раздумьях. Я почти не покидал свою комнату, совсем не хотелось видеть кого-либо. Только один раз мне пришла записка от Лизы, в которой оставила пару слов и Аннушка:

«Григорию Думову

Гришенька, дорогой, я волнуюсь за тебя, надеюсь, что у тебя все в порядке. За меня можешь не переживать. У меня все хорошо. Надеюсь, что увижу тебя на днях у Яснова, мы с Анной там будем. Как твоя рана? Люблю тебя, дорогой мой.

Твоя Лиза.

…

Григорий Павлович, я не могу без вас. Пишу скоро, без ведома Лизы. Я уже готова убить себя оттого, что не видела вас несколько дней. Мне больно, Григорий. Нам срочно нужно встретиться. Прошу вас, явитесь ночью к дому Двинских, во время бала у Яснова. Я дам вам знать, в который час вы должны явиться. Люблю вас.

Навеки ваша, Анна».

Я ответил на письмо двусмысленно, так, чтобы и Лиза не волновалась и радовалась, и чтобы Аннушка поняла, что я сам желаю встречи с ней. Больше я с Двинскими не связывался.

В день бала я проснулся рано утром. Мне пришлось снова увидеть несколько таких же ужасных снов, что и прежде. Переодевшись в какие-то старые штаны и накинув длинную рубаху, я вышел на улицу. Ярко светило солнце, пели птицы, в конюшне ржали лошади, Мария Андреевна бранила кого-то в курятнике, Сережа начищал повозку. Я подошел к нему.

– Доброе утро, Григорий Павлыч! – Басом крикнул он, наклонившись к колесу.

– Здравствуй, Сергей. Замечательная сегодня погода, не так ли?

– Согласен с вами, не ожидал я такой погоды, ночью дождь лил.

– Да, видно, – ответил я, поглядывая на лужи.

– Ваш конь уже заждался вас, Григорий Павлыч.

– Вот к нему-то я и направляюсь. Хорошего дня, Сережа.

– И вам того же! – Крикнул он мне вслед.

Я зашел в конюшню и вылетел оттуда уже верхом на Зевсе. Его шерсть блестела и переливалась от солнечного света. Мой вороной скакун словно плыл по ветру, так грациозен и высокомерен. Мы отправились в лес, на ту самую вишневую рощу, где был убит враг моей семьи. По дороге туда я не мог не налюбоваться картинами природы, встречавшимися на пути. Умиротворение вперемешку с вдохновением вызывало во мне всплески чувств. Чистый воздух, который я вдыхал полной грудью, зеленая трава, колышущаяся от ветра, солнце, греющее меня, белые облака, плывущие по небу, – все это наполняло меня такой легкостью, будто вот-вот и я сам взлечу на небо. Но что-то я все-таки старался не замечать. Что-то будто цепью за мной волочилось. Что-то большое и страшное, что-то, что я давно знал, но не хотел продолжать видеть. Я попытался ускорить своего коня, и он ускорился. Но как бы быстро я не летел, это чувство не отставало. Прибыв на место, я слез с коня и направился на своих двух в чащу леса, выше