смотрит на меня вопросительно, не понимая, что меня задержало, и моя челюсть сжимается сильнее, так что слышится скрип зубов.

Перемена в моем настроении не укрывается от Вадима. Он подходит ближе. Я задираю голову и складываю руки на груди.

— В чем дело? — Недовольно хмурится Вадим.

— Не похоже, чтобы вы сильно страдали… — Отзываюсь, кивая головой на злосчастный кулер.

Вадим оборачивается, бросает взгляд на кулер и хмыкает.

— Нас обеспечивает государство…

— Ну конечно… — Язвительно бросаю я, прерывая его пояснения. — Элита… Вам все ни по чем. Война, эпидемия, голод. Что бы не происходило снаружи…

— Агата. — Теперь уже Вадим прерывает поток моих возмущений. — Прекрати нести чепуху. Мы — не элита. Мы — простые солдаты. И ты теперь с нами… Так что возьми себя в руки. Соберись. И давай займемся делом. Хочешь пить — попей. Хочешь возмущаться — оставь это на потом.

Сдвигаю брови, глядя на Вадима исподлобья.

Я не хочу пить и не хочу возмущаться. Все, чего я хочу — это свобода. Я хочу сбежать. Но сбежавших солдат называют дезертирами и отправляют под трибунал.

Я не могу сбежать.

Я теперь с ними…

Мотаю головой, будто стряхивая с себя злость, и следую за Вадимом.

Захожу в комнату для допросов, и слышу, как за спиной захлопывается дверь. Помещение выглядит мрачно: темно серые стены, большое зеркало на одной из них, и посредине комнаты прямоугольный металлический стол и четыре стула по двум сторонам от него.

Вадим подталкивает меня в спину, и подведя к столу, нажимает на мои плечи, усаживая на один из стульев. Сам же идет к двери, которую я не сразу заметила- это не та дверь, в которую мы вошли, и открыв ее, что-то кому-то негромко говорит. Возвращается к столу и садится рядом со мной. Через минуту дверь снова открывается и в комнату вводят мужчину. Того самого, что неискренне улыбался мне на фотографии. Я узнаю черты его лица, но не могу не отметить произошедшие с ним изменения: осунувшееся иссохшееся лицо, почти черные мешки под глазами, брови, сдвинутые на переносицу, поникшие плечи. С заведенными назад руками, скованными наручниками, он медленной шаркающей походкой, ссутулившись, будто на его плечах тяжкий груз, подходит к столу и опускается на стул.

Мужчина выглядит истощенным, сдавшимся, безразличным. Но первое, что я чувствую, когда он появляется в комнате — это тревога. Его тревога. С его первым шагом в комнату, я чувствую, будто воздух вокруг меня сгущается, мне становится тяжелее дышать, будто кто-то укрыл меня с головой плотным одеялом.

Вадим здоровается и начинает негромко говорить. Просит помочь следствию, пытается убедить ученого в том, как это необходимо и как важны его показания. Матвеев сидит с опущенной головой, глядя куда-то вниз, и с виду остается безучастным. Но я замечаю, как он почти незаметно вздрагивает при каждом новом слове Вадима. Он вздрагивает, словно от ударов током, но головы не поднимает. Все его тело начинает мелко дрожать, на лбу выступает пот.

Вадим продолжает говорить, и с каждым новым словом, мою грудь все сильнее сдавливает невидимый обруч. Все мое тело напрягается. Я вжимаюсь спиной в жесткую спинку стула, и чувствую, как начитают трястись руки. Голова начинает кружиться, сердцебиение ускоряется, причиняя боль за грудиной.

Вадим говорит о бактерии, о том, что люди умирают, умирают дети, его голос звучит все тверже, жестче, глубже проникает в сознание и я вижу, как мужчина напротив начинает трясти головой. Он трясёт головой в разные стороны и что-то бормочет себе под нос.

Прислушиваюсь. «Нет. Нет. Нет. Никто не умирает. Никто не умирает» — Долетает до моих ушей сиплый голос, полный паники.

Вадим поднимается со стула и, опершись кулаками о стол, наклоняется ближе к Матвееву. Он что-то говорит, я слышу в его голосе сталь, но слов разобрать уже не могу. В моей голове нарастает звон. Словно зеркаля сидящего напротив мужчину, я начинаю трясти головой. Я хочу, чтобы Вадим прекратил. Мне больно. Мне плохо. Мне очень-очень страшно. Я хочу, чтобы все это закончилось. Мне, кажется, что я вот-вот потеряю сознание, и это еще сильнее пугает меня.

Не свожу глаз с Матвеева, вцепляюсь в него взглядом мертвой хваткой, я должна помнить, что это не мои чувства, я помнила об этом, я это знала буквально три минуты назад. Но ощущения в моем теле такие яркие, что кажется, будто они мои. Матвеев продолжает несвязно бормотать, мотая головой, и под напором слов Вадима начинает трястись уже всем телом.

Я открываю рот, хватаю воздух пересохшими губами, я хочу остановить все это, я хочу закричать «хватит», но с моих губ слетает лишь противное карканье.

Я больше не могу. Я не выдерживаю. Усилием воли сбрасываю оцепенение, сковавшее все мое тело, резко вскакиваю со стула, так что тот опрокидывается и падает, и выскакиваю из комнаты.

Захлопываю дверь и чувствую, как паника отступает, но легче мне не становится, меня трясет крупной дрожью. Освободившись от оков чужих чувств, мое сознание немного проясняется, и я понимаю, что ушла с допроса без спроса, без разрешения Вадима, однако прямо сейчас мне на это глубоко наплевать. Мне казалось, что я умру, если еще хоть на минуту задержусь в той комнате.

Голова продолжает кружиться, и я, чтобы удержаться на ногах, опираюсь рукой о стену. Медленно двигаюсь вдоль коридора, прямо к уведенному ранее кулеру. Аккуратно наливаю воды и подношу стакан к губам. Мои рука просто ходуном ходит, и я обхватываю стакан двумя руками, чтобы не пролить ни единой капли. Выпиваю воду и бросаю пластиковый стакан в урну. Опираюсь спиной о стену и закрываю лицо руками. Тру воспаленные глаза и стараюсь глубоко дышать.

Через минуту слышу быстрые шаги в мою сторону и голос Вадима.

— Ты в порядке? — Спрашивает он с некоторой долей беспокойства, от чего мне хочется рассмеяться ему в лицо.

— Нет. — Отвечаю глухо и убираю руки от лица, глядя на него как можно более злобным взглядом.

Он пару секунд изучает мое лицо, затем хватает меня за предплечье и ведет в сторону своего кабинета. Резко вырываю руку из его захвата, но продолжаю идти.

Едва за нами закрывается дверь, как я набрасываюсь на него:

— Вы что… его избивали??? Пытали??? — Шиплю громким шепотом прямо в его лицо.

— Что? — Хмурится Вадим, и обойдя меня, садится за свой стол. — Никто его и пальцем не тронул.

— Тогда почему он тебя так боится?

— Откуда мне знать. Это ты мне скажи. — Спокойно отзывается на мой злобный