не доставляет ему удовольствия и он принимает это как необходимость. Оливер Силбер следовал светским ритуалам, знал их блестяще, но – Бенджи не раз это говорил – не всегда одобрял, считая некоторые суетливой чушью. От других, впрочем, особенно от младших членов семьи, он требовал беспрекословного подчинения правилам. Бенджамина это раздражало, в том числе поэтому он бунтовал.

Матильда оторвалась от книги, заложила страницу ленточкой и спрятала «Опыты геометрии» под диванной подушкой. Они с Дженни переглянулись и кивнули друг другу. Сестры Силбер надели платья того же незабудкового оттенка, только ленты были серебристые, словно леди Кессиди пыталась тем самым подчеркнуть разницу между дочерьми и Флоренс.

– Это же первый званый ужин дорогой кузины? – спросила Дженни у брата.

Смотрела она при этом на свои пальцы, делая вид, что пытается понять, не забилась ли сквозь перчатки под ногти какая-нибудь грязь.

Бенджамин, который стоял у окна, скрестив на груди руки, ответил без улыбки:

– Да, и, если ты решишь испортить его, дорогая сестрица, поверь, я найду, какие твои маленькие секретики рассказать нашему отцу.

Флоренс вспыхнула, Дженни тоже. Матильда с интересом посмотрела на них.

– Как ты мог подумать, что я захочу кому-то что-то испортить, – презрительно фыркнула Дженни. – Я уверена, дорогая кузина сама с этим блестяще справится!

Бенджамин сощурился, а Матильда неодобрительно покачала головой.

– Замолчи, Дженни, – сказала она и встала. – Даже твою красоту злой язык испортит без труда. Пойдемте. Думаю, пора.

Колокольчик позвонил еще раз, а потом еще. Слуга открыл дверь, и им действительно пришлось покидать уютную гостиную и идти в неизвестность, полную людей, правил и звона хрусталя.

– Матушка запретила ей кое-что, – шепнул Бенджи Флоренс на ухо, пока они шли по коридору, приотстав от сестер. – Впрочем, сама увидишь.

Увидеть было несложно – медовые кудри лорда Дугласа Флоренс разглядела бы и в стотысячной толпе. Он стоял у камина, разговаривал со смутно знакомой дамой и, оглядываясь на свое отражение в зеркале, нервно поправлял то волосы, то галстук. Дженни так и застыла, Матильде пришлось мягко толкнуть ее в спину. Бенджамин усмехнулся, а лорд Дуглас, мазнув по девушкам словно бы случайным взглядом, вернулся к беседе.

Потом он, конечно, подошел к ним, чтобы поклониться и выразить радость от встречи. Флоренс показалось, что на лице Дженни за вежливой улыбкой так и проступают разочарование и обида.

Летние сумерки сгустились, слуги зажгли огни, и сразу стало уютнее. Хрусталь и зеркала засверкали, просторная гостиная заполнялась людьми. Пришлось много улыбаться, отвечать на приветствия и вспоминать имена тех, с кем Флоренс успела познакомиться, – иногда это давалось с трудом. Горло пересохло, и Флоренс попросила у слуг бокал холодного лимонада. С ним она спряталась у колонны, чтобы хоть минуту отдохнуть и выровнять дыхание. Бережно уложенные локоны, казалось, взмокли и начали липнуть к шее, а вплетенные в них проволочные стебельки незабудок кололи кожу.

Голос дяди, раздавшийся из-за спины, заставил Флоренс вздрогнуть.

Она обернулась. Лорд Силбер поймал ее взгляд и кивнул, а после жестом приказал подойти ближе.

– Флоренс, – сказал он мягко, будто собирался отчитать ее за провинность, но понимал, что она и сама достаточно прониклась собственной виной. – Я хочу представить тебя своему доброму другу и надежному партнеру лорду Лайонеллу Маккензи. Лорд Маккензи, – он обернулся к собеседнику, который до того казался Флоренс, растерявшейся от голосов и огней, просто темной фигурой, – моя племянница Флоренс Голдфинч. Будьте знакомы.

В жизни взгляд лорда Маккензи был таким же острым и злым, как на гравюре, – Флоренс почувствовала себя мотыльком, которого прикололи булавкой к дощечке, чтобы развернуть крылья и закрепить под стеклом. Лайонелл Маккензи изучал ее несколько секунд – напряженно, словно пытаясь составить мнение о потенциальной невесте, после чего его лицо странно дернулось: он моргнул, поджал губы и нехотя, через силу улыбнулся, будто давно этого не делал и успел разучиться.

– Весьма счастлив увидеть вас, мисс Голдфинч, – сказал он, прикладывая руку к груди и коротко склоняясь.

Голос у лорда Маккензи был холодным и глухим. Он точно не испытывал радости от знакомства, впрочем, неприязни, кажется, тоже.

Возможно, подумала Флоренс, эмоции чужды ему. Она поклонилась в ответ.

– Я тоже рада знакомству, лорд Лайонелл.

Стоило протянуть руку, но Флоренс замешкалась, не зная, не оттолкнут ли ее ладонь. Все-таки в жизни лорд Маккензи оказался куда более пугающим, чем на портрете. Худое лицо с резкими тенями, острые плечи, вытянутые, почти паучьи конечности, руки и зачесанные назад темные волосы – он был похож на человека, истощенного болезнью.

– Иди, Флоренс, развлекайся, – приказал дядюшка.

Голос его был спокоен, а взгляд строг. Флоренс поспешила кивнуть и произнести какую-то любезность, прежде чем раствориться в толпе.

Стоило поискать Бенджамина и держаться поближе к нему, но ее перехватила леди Кессиди – и случилась утомительная череда приветствий, узнаваний и пустых разговоров, так что Флоренс очнулась только у стола, когда слуга отодвигал для нее стул, а напротив, наискосок, прямо за невысоким канделябром на пять свечей, сияли медовые кудри лорда Дугласа.

Лорд Маккензи сидел рядом с лордом Силбером, и со своего места Флоренс могла хорошо его рассмотреть: спина такая прямая, словно палку проглотил, брови нахмурены, голова повернута в сторону дядюшки, который что-то говорил. Когда слуга нечаянно задел его острый локоть, выпирающий вбок, лорд Маккензи скривился от неприязни, но промолчал, разглядывая содержимое тарелки перед собой с таким видом, будто ему предложили собачье кушанье вместо сочной утиной грудки в ягодном соусе.

Флоренс отвернулась и осмотрелась, стараясь не бросать лишних взглядов на лорда Дугласа. Пухлая дама слева – кажется, леди Тулли – переговаривалась с другим соседом. Ее духи пахли чем-то почти приторным, но приятным, а речь то и дело перемежалась вспышками смеха.

Место справа пустовало. Флоренс разглядела имя на карточке – «Эдвард Милле» – и удивилась тому, что оно незнакомо. Точнее, знакомо, но очень смутно и никаких ассоциаций не вызывает.

Леди Кессиди вряд ли ошиблась бы при рассадке. И если цель этого ужина – познакомить их с лордом Маккензи, чтобы тот оценил невесту, то почему он сидит почти на другом конце стола?

Флоренс снова повернулась в ту сторону, где сидели дядюшка с компаньоном, и поймала строгий, острый взгляд. Лорд Маккензи смотрел прямо на нее, лицо его было бесстрастно-скучающим.

– Прошу прощения, леди, – тихий голос раздался совсем рядом. – Кажется, мы сидим вместе, но не представлены.

Флоренс обернулась, леди Тулли обернулась вместе с ней.

Молодой мужчина в ладно сидящем костюме цвета темной охры застыл с выражением легкой растерянности на красивом, открытом лице. Он смотрел на Флоренс и улыбался так, словно сожалел, что чем-то ее обидел.

Флоренс тоже растерялась: и от самой ситуации – она судорожно пыталась вспомнить, как следует поступить, но голова вдруг опустела, – и от взгляда, который, в отличие от острых иголок лорда Маккензи, лучился теплотой. Пухлая леди Тулли неожиданно пришла на помощь:

– Ох, Эдвард, дорогой! – Она всплеснула руками, отчего ленты на ее перчатках взвились. – Позволь исправить эту неловкость! Мисс Голдфинч, племянница хозяина этого дома. – Она дождалась, пока Флоренс найдет в себе силы вежливо кивнуть. – Флоренс, милочка, рада представить вам сэра Эдварда, Эдварда Милле, сына моей доброй подруги Имоджены и очень славного мальчика.

Сэр Эдвард смущенно отвел взгляд, буквально на секунду, потому что в его глазах плескалось веселье. Он широко улыбнулся, поклонился Флоренс, поблагодарил леди Тулли и лишь после этого занял свое место.

На рукавах сюртука блеснули тонкие нити золотой вышивки. Флоренс почувствовала, как к запаху вина, соусов и духов леди Тулли примешивается благородный аромат дорогого мужского парфюма – пахло сандалом и теплым деревом.

Флоренс смутилась еще больше.

Лорд Силбер встал и что-то сказал, подняв бокал, – его слов было не различить, потому что леди Тулли продолжала говорить что-то сэру Эдварду громким шепотом, а в висках Флоренс стучала от волнения кровь, – и ужин начался.

Флоренс очень хотела есть, но сейчас, в присутствии нескольких десятков полузнакомых людей, почувствовала страшное смущение. Серебряные приборы жгли руки холодом и были тяжелыми, а от одной мысли, что нужно поднести кусочек блюда ко рту и прожевать, челюсти сводило. Флоренс заставила себя выпрямить спину, прикрыть глаза и сделать два-три