в обители: обрабатывать раны, дежурить у постели больных, сознание которых потерялось где-то за пределами этого мира, утешать тех, кто видел кошмары наяву. Но, конечно, сестры не могли доверить ей подобное.

Поэтому Флоренс делала бумажные цветы для подарков вдовам, расписывала несложными узорами открытки, стояла с картонной коробкой для пожертвований на праздниках, читала вслух детям бедняков. Когда Флоренс подросла, когда ее детский почерк стал безупречным, а навыки счета точными, ей доверили сначала делать копии писем и приглашений, а затем отчеты, расчеты и сметы.

Вслух она все еще читала – слепым старушкам и странным молодым женщинам, на чьих лицах всегда читалось благодушие, а в глазах детская наивность. Это казалось ей куда более правильным, чем сверять столбики циферок или по десять раз переписывать один текст: «Достопочтенный лорд, обитель Святой Магдалены с нижайшей благодарностью высылает вам отчет о расходовании средств, любезно пожертвованных вами в конце зимы…»

Вокруг обители рос большой яблоневый сад, а под сводами старого аббатства даже в страшную июньскую жару сохранялась прохлада. Флоренс стояла во внутреннем дворике в окружении цветущих роз, у журчащего фонтана, и разминала пальцы после почти двух часов работы. На сегодня она закончила, оставалось дождаться Бенджи, который должен был забрать ее домой.

Сестры Святой Магдалены носили серые платья из грубой ткани и белые воротники с вышитыми на уголках розами, знаком служения. Эти широкие воротники казались маленькой Флоренс подрезанными крыльями, особенно когда сестры спешили куда-то.

Флоренс представила себя в таком же облике: с остриженными волосами, в дурацком чепце младшей послушницы. Сейчас она была в скромном, но обычном светском платье, поверх которого повязала простой белый фартук, – он защищал от чернил, пыли и жира, а кроме того, давал понять, что юная леди в обители не из праздного интереса и не ради кого-то из близких, а потому что вызвалась по доброй воле быть полезной.

А будущий муж, подумала Флоренс, оставит ли он ей право тратить два дня в месяц на это служение? Или у нее будут иные обязанности: вести приемы, угощать вечерним чаем светских дам, растить детей, когда те появятся? От мысли про детей стало холодно в животе. Деторождению предшествовала некая иная обязанность жены, и все, что слышала о ней Флоренс, смущало и пугало.

– О чем задумалась, дитя мое?

Флоренс вздрогнула, обернулась и тут же едва не покраснела.

Отец Сэмюэль, черная фигура рядом с серой колонной, вышел на свет. Запах ладана смешался с запахом цветущих роз.

– О смирении и покаянии, святой отец. – Флоренс опустила ресницы и низко поклонилась.

– Похвальные мысли для юной леди, отдыхающей после трудов на благо общества. – Отец Сэмюэль улыбнулся. – Твой брат приехал за тобой, я провожу тебя.

– Спасибо, отец Сэмюэль!

Она еще раз поклонилась и пошла за ним по тенистым коридорам.

– Я слышал, Флоренс, что ты становишься светской леди, – сказал отец Сэмюэль, повернув голову в ее сторону.

– Леди Кессиди любезно берет меня с собой, когда ее с моими кузинами приглашают куда-то, – ответила Флоренс осторожно.

Отца Сэмюэля она знала давно, с самого детства, – именно он взял на себя заботу о леди Голдфинч и маленькой Фло, когда те остались одни. Именно он помог пристроить матушку в обитель Святой Гертруды, где она и оставалась до сих пор под бдительным надзором сестер и врачей. Именно он посоветовал пансион для Флоренс, и он же давал ей работу, простую, но помогавшую потерянной девочке чувствовать себя нужной и полезной. Отец Сэмюэль не ругался, как дядя, и не был жесток в наказаниях, но раньше Флоренс боялась его разочаровать. Вдруг после этого она окажется в ледяной бездне, куда попадают все грешники? Отец Сэмюэль не забывал рассказывать ей и об этой бездне, и о том, что есть благодетели для девицы: скромность, послушание, доброта и отзывчивость.

Светские рауты от скромности были очень далеки.

– Я рад, что ты выходишь в люди, дитя, – с мягкой печалью сказал отец Сэмюэль. – Но не забывай, что в мире немало волков и столь нежный агнец, как ты, может стать их добычей, если будет неосторожен. Ты же осторожна, Флоренс? – Он замедлился, чтобы она поравнялась с ним, и посмотрел ей в глаза. – Помнишь ли ты, что бывает с девицами, выбравшими темную дорогу легкомысленных удовольствий?

Взгляд у него был внимательный и полный словно бы отеческой тревоги. Флоренс все-таки покраснела. Она не знала, что ответить, но странный стыд за то, что поддалась уговорам леди Кессиди и позволила себе пикники, мороженое и несколько танцев с кавалерами, такими же неловкими, как она сама, кольнул сердце.

– Я с тревогой отдаю тебя твоему кузену, Флоренс, и предпочел бы отправить тебя домой в сопровождении одной из наших сестер-монахинь, – громким шепотом добавил отец Сэмюэль, не дождавшись ответа. – Бенджамин был хорошим мальчиком, но я боюсь, что душа его склонна к пороку. Не из злобы, а из слабости воли.

На смену стыду пришло странное чувство. Возмущение. Флоренс с шумом выдохнула и заставила себя промолчать, хотя язык обожгли слова в защиту кузена. Он же хороший, хотела ответить Флоренс, он умный и добрый, просто он… запутался? Или отец Сэмюэль прав: Бенджи хороший мальчик, которому не хватает силы воли противостоять тем самым легким удовольствиям? Потому он приходит домой глубокой ночью, пропускает воскресные службы и избегает женитьбы. А леди Кессиди, Флоренс слышала это, часто ворчит на его интрижки с женщинами, к которым саму Флоренс не пустили бы в одну комнату.

– Я люблю кузена Бенджи, – ответила она. Это далось с трудом: слова вдруг стали будто острые камушки. – Какая бы жизнь ни была у него за пределами дома моего дядюшки, он не позволяет ей проникнуть в этот дом, потому, отец Сэмюэль, здесь вы можете не волноваться.

– Любовь благородна, дитя. – Он покачал головой. – И чистая душа, ведомая благородной любовью, способна творить чудеса. Может быть, твой свет и твое смирение станут для юноши спасением. – Он остановился и, развернувшись, осенил Флоренс священным знаком.

– Благодарю вас, святой отец. – Флоренс еще раз поклонилась, а затем поцеловала перстень на протянутой руке.

Ощущалось это неловко, словно Флоренс заставили вернуться лет на пять назад, в то время, когда в пансионе одна из монахинь каждый день обсуждала с ученицами поучительные рассказы о пороке и добродетели.

Некоторые девочки потом высмеивали строгую мораль, и Флоренс часто ловила себя на том, что эти девочки были не так уж и неправы.

До конца коридора они с отцом Сэмюэлем прошли в молчании, но в просторном холле обители, где сновали туда-сюда сестры, а у дверей уже собиралась очередь из бедняков, которым сегодня раздавали хлеб, отец Сэмюэль тихо спросил:

– Ты же помнишь, что в обители Святой Магдалены всегда можешь найти прощение и поддержку?

Флоренс подняла на него взгляд и кивнула.

– Конечно, отец Сэмюэль! – Она потянулась развязать узел фартука на спине. – Не было ли вестей от матушки?

Этот вопрос было сложно задать, но она все же решилась. Когда еще удастся встретить отца Сэмюэля вот так, в благодушном настроении?

– Нет, дитя, увы. Никаких изменений, если ты спрашиваешь про это. – Взгляд отца Сэмюэля стал печальным. – Леди Аделина пока не в состоянии кого-либо принимать. Давай мне фартук и можешь идти. Бенджамин ждет тебя за воротами.

Жара уже отступала. В саду пахло травами и цветами, а за оградой на Флоренс обрушился неприятный, маслянистый запах близкого города. Бенджамин сидел на козлах изящной коляски, стройный, в новом светло-голубом костюме похожий на сказочного принца с сердцем холодным, как льдинка. Только улыбка была теплой, как солнечный луч.

Он ловко спрыгнул и помог Флоренс забраться в коляску. Там ее ждали кружевной зонт от солнца и корзинка с холодным лимонадом и ягодами.

– Это чтобы ты не скучала в дороге, – подмигнул Бенджамин и закрыл дверцу коляски.

Ехать с ним было одно удовольствие. Флоренс чувствовала себя почти принцессой рядом с обходительным и внимательным кузеном. День клонился к закату, жара стекала с города. Флоренс раскрыла зонт лишь потому, что леди полагалось это сделать.

– Матушка велела нам не задерживаться, – сказал Бенджамин, не оборачиваясь. – Тебя очень ждут к ужину.

– В качестве главного блюда, конечно.

Флоренс повертела в руке конверт, который обнаружился в корзинке, всунутый между ее плетеной стенкой и краем скатерти.

– Не сомневайся, дорогая сестрица, ты совершенно права, – отозвался кузен, хмыкнув.

И замолчал, давая ей возможность прочитать письмо.

Прошла