Не то чтоб я влюбился. Совсем нет. Просто нереально всё кругом, даже не вдохнуть.

И тут раздался звонок. Гости пришли. Ну, конечно, это должно было кончиться. А то бы у меня сердце разорвалось от красоты.

– Я пойду?

– Пирога не будешь?

– Мне пора, наверное.

Точно пора. Я уже вообще ничего не соображаю.

Я вышел в коридор и почти не слышал, как она меня знакомила:

– Мой брат Митя, его жена Соня… А это Саша, Сонин брат.

Я кивал, кивал, и думал только, как не перепутать ботинки, левый с правым.

– Тимка, это ты, что ли? – спросил чужой голос.

Я поднял глаза.

Саша, Сонин брат.

Так не бывает.

– Я, – ответил я. – Неужели ты меня помнишь?

– Конечно. Я тебя с первого класса запомнил, ты заметный, – Захар засмеялся. Голос у него стал взрослый, но лицо совершенно такое же, знакомое. – Надо же, Тимка. Прямо рождественский подарок – тебя встретить.

* * *

Я не помню, как я ушёл. Боюсь, выглядел совсем идиотом, но Агриппина может это отнести на свой счёт. Я обнаружил себя в троллейбусе. И, чтобы прийти в чувство, достал блокнот. Надо же, я всё ещё могу думать о своём человеке в снегах.

Человек не помнил, как он вернулся домой. Но он заснул уже в тепле. На следующий день – хотя, возможно, он проспал и двое суток – проснулся и сразу поставил чай. Пошевелил пальцами. Больно, но шевелятся, не отморозил. Повезло.

Он нашёл доску на улице у самой двери. Да, хорошая доска, подходящая. Жаль только, у него нет инструментов. Только нож, это вряд ли подходит. Но других вариантов нет.

Он напился чаю и сразу взялся за дело. Нужно было разделить доску вдоль и постараться обстругать её, сделать тоньше. Заострить концы и загнуть. Как это сделать? Непонятно. Но у него много времени.

Нож быстро сломался, треснула ручка и отвалилась. Но лезвие осталось целым. Он обмотал его с двух сторон верёвкой, чтобы не поранить руки, и стал работать лезвием как скребком. Дело пошло.

Андрюха вечером прислал смс: «Ты что, правда обиделся?» Какое обиделся, когда такой день! «Нет, конечно, забей». И тут этот крендель мне отвечает: «Она и правда очень красивая». Я ответил: «Иди отжимайся», – и засмеялся.

А он пишет: «Мне морскую свинку купили». Никогда не видел морских свинок. А ещё он написал: «Она крутая. У неё усы! Как думаешь, это предательство?»

Вот же Корольков! Я ведь сначала подумал, он про Агриппину пишет, что она крутая! Балбес тоже. Усы!

…А ведь надо так переживать тоже. «Нет, не предательство. Свинка же не хомяк. Это другое», – ответил я. А потом подумал и ещё написал: «Даже если бы и хомяк». Что же, ему теперь всю жизнь без хомяка жить? «Как назвал?» – спросил я. «Оскар», – ответил он.

И я подумал, что вполне могу напроситься к нему в гости, посмотреть морскую свинку Оскара.

Ночью я проснулся от странного чувства. Неужели я всё выдумал? И Агриппину с лютней, и Сашу Захарова. И Саша меня помнит! «Это рождественский подарок – тебя встретить». Такое ведь и не придумаешь специально! Я толком не смог ничего ответить, но мы же увидимся. Теперь точно. Если мы с Агриппиной друзья, а Захар стал её родственник. Надо же такому случиться, что её брат женился на его сестре!

Я записал его почту. Телефон нет, я же не буду звонить, а почту – да. Покажу своего человека на краю земли. Почему-то Захару не страшно, он точно поймёт.

…Нет, всё это было слишком красиво, чтобы быть правдой. Точно, приснилось. Наверное, я всё ещё болею, и у меня горячечный бред.

Посмотрел в телефон – смс от Андрюхи на месте. Про усы. Значит, правда. Хотя, с другой стороны – сегодня Рождество.

И я решил, что должен закончить свою сказку прямо сейчас. Тихонько включил фонарик в телефоне и открыл блокнот.

Человек вышел ранним утром на лыжах. Они были не очень похожи на лыжи, но это не так уж важно. Он тренировался уже неделю и научился немного скользить. Ещё он срезал себе две палки, они неплохо помогали. По крайней мере, он сможет уйти туда, где ещё не был.

Солнце ещё не поднялось, а человек неплохо двигался и уже миновал небольшой холм. Это возвышение было не очень заметно на снежной равнине, но всё же человек подошёл поближе и ткнул его палкой. Точно – доски, их занесло снегом. Значит, он идёт значительно быстрее, чем в прошлый раз.

Ещё ему помогал козырёк из бумаги – хорошо, что он догадался его сделать. Снег не так слепит глаза. Левой, правой. Всё дальше и дальше.

Солнце перестало подниматься. Зависло, а потом поползло вниз.

Надо было принимать решение. Чтобы вернуться домой, пора разворачиваться. Иначе это дорога в один конец. Нужно выбирать.

«Я прожил неплохую человеческую жизнь, хотя и немного странную, – подумал он. – Как хомяк. Интересно, при чём здесь хомяк?» Это его рассмешило, и он пошёл дальше. Идти было легко, почти весело. Он не чувствовал усталости, просто шёл, и всё.

Солнце спускалось к горизонту. Человек продолжал идти.

Он уже ни о чём не думал, только мелодия глиняной дудочки вертелась в голове.

Стемнело. Человек уже не знал, куда он идёт, просто двигался вперёд.

«Буду идти, сколько смогу», – решил он.

Он шёл, шёл, шёл и шёл. И вот.

И вот он увидел огни. Впереди был город.

Утром бывает небо синее. Всего несколько минут – совсем особенный цвет, главное – не пропустить. Выключить свет на кухне – тогда и увидишь: на улице, внизу, темно, а небо синее. Пронзительного, густого цвета. И по нему плывёт белый-белый дым из трубы электростанции. То есть Пашка говорит, что это никакой не дым, а пар. Но мне нравится слово «дым», оно теплее.

Цвета неба и дыма кажутся неестественными – слишком яркими. Как в фотошопе.

Отвернёшься заварить чай – и всё заканчивается: небо голубеет, дым становится серым и тяжёлым. Обычным. И тогда окончательно наступает утро, и надо бежать.

Я люблю Ван Гога. Он сейчас безумно популярен, как голливудский актёр, и все знают: о, Ван Гог! И носят его картины на футболках. Сумки с Ван Гогом, зонтики.

Я бы никогда.

Я его люблю не как все. Я вижу: он понимал в цвете. И ничего не боялся.

А я боюсь. Я трусиха, и это никогда не изменится.

Поэтому я рисую ручкой, только чёрной гелевой ручкой – и никак иначе. В детстве я любила, конечно, краски и кисточки. Но это было вообще не рисование, а детский сад.