пример «самопрезентации». Возможно, лучший пример самопрезентации Эрика — сам факт, что он месяцами планировал масштабный теракт, а об этом не знал никто, кроме его соучастника. Он занимался своими делами, учился в школе, ходил на работу и общался с друзьями, которые наверняка бы погибли, если бы взрывчатка сработала. Он скрывал истинные намерения от сверстников, семьи, учителей и коллег.

Еще один пример самопрезентации Эрика можно найти после того, когда их с Диланом арестовали за кражу инструментов из фургона электрика. Обоим пришлось участвовать в программе реабилитации, созданной для того, чтобы отвлечь молодежь от преступного поведения. Эрик так хорошо показал себя на встречах с инспектором, что его освободили от программы досрочно. Офицер, работавший с Эриком, был им совершенно очарован и даже написал ему записку со словами: «Я бы поверил тебе безоговорочно»{62}. Также Эрик написал хозяину фургона письмо с признанием в преступлении и извинениями{63}. Впрочем, в личных текстах он показал другое лицо:

«Разве Америка — не страна свободных? Как же это, если я свободен, я не могу избавить сраного безмозглого долбака от его имущества, когда он бросает его на сиденье своего сраного фургона у всех на глазах не пойми где сраным вечером сраной пятницы. ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР. Да придурка застрелить мало»{64}.

Эта цитата не только разоблачает истинное отношение Эрика, скрытое за положительным впечатлением, но и показывает другой аспект антисоциальной личности: тенденцию не брать ответственность за свое поведение и чувствовать себя жертвой. Эрик совершил преступление. Признался в том, что совершил преступление. И все-таки смог и почувствовать себя жертвой, и убедить себя, что в преступлении виноват хозяин фургона, раз оставил инструменты без присмотра.

Хотя многие антисоциальные личности фокусируются на накоплении материального имущества в различной преступной деятельности, других больше волнует создание или сохранение своего образа или репутации. Миллон описывает их так: «Антисоциальные акты предназначены для самовозвеличивания, для того, чтобы другие признали в них значительных персон — тех, „с кем стоит считаться“. Таким людям нужно, чтобы их считали неуязвимыми»{65}.

В одной видеозаписи о нападении Эрик сказал: «Разве не классно, что нас будут уважать, как мы того заслуживаем?»{66} Еще он гадал, не напишут ли о нем книгу. С Диланом они обсуждали, какой режиссер снимет о них фильм. Еще Эрик сказал: «Я хочу оставить долговечный след в истории»{67}. Нападение явно было антисоциальным актом «для самовозвеличивания», а в процессе Эрик смог почувствовать себя неуязвимым. Его антисоциальная озабоченность статусом переплеталась с параноидной тревогой из-за статуса. Речь о статусе приводит нас к следующему расстройству личности, где центральная черта — завышенная самооценка.

Нарциссические черты

Слово «нарциссизм» происходит из греческого мифа о Нарциссе. Нарцисс был юношей, который влюбился в свое отражение в озере. Суть мифа не в том, что персонаж влюбляется в себя, а в том, что он влюбляется в свой образ. Это и происходит с людьми, у кого есть, как это называет Миллон, «компенсаторный нарциссизм». Они чувствуют себя настолько неполноценными, что в попытке компенсировать недостатки создают для себя раздутый образ. Они показывают миру нарциссистский фасад, чтобы скрыть пустоту или слабость, которую чувствуют в себе. Однако их образ — как карточный домик с шатким равновесием, его грозит обрушить что угодно. Параллельно с манией величия Эрик испытывал серьезные сомнения в себе и занимался самоуничижением. Его низкая самооценка, скрытая фасадом превосходства, показывает, что Эрик был компенсаторным нарциссом.

Возможно, самое наглядное заявление о грандиозных амбициях Эрика — вот это замечание: «Я чувствую себя Богом и хотел бы им быть, чтобы все стали ниже меня ОФИЦИАЛЬНО. Я и так знаю, что выше почти любого в долбаном welt [„мир“, нем.] в плане вселенского Интеллекта»{68}. Он явно понимал, что он не Бог, но отчаянно хотел им быть. Он был убежден, что лучше «почти всех» остальных, но хотел, чтобы его превосходство считалось «официальным». Он не просто стремился стать богом, но и любил думать, что обладает божественной силой. Он заявлял: «Я верю, что как я скажу, так и будет. Я закон»{69}, а также «Никто не достоин этой планеты, только я и те, кого я выберу»{70}. Он даже писал на немецком «Я Бог» в своем школьном органайзере и в школьных альбомах как минимум четырех одноклассников{71}. Таким образом, несмотря на понимание, что на самом деле он не Бог, ему нравилось так заявлять.

Текст Эрика очевидно говорит о нарциссизме. Как замечает Миллон: «Эти нарциссы активно поклоняются себе, они сами себе боги»{72}. На удивление подходящее описание для Эрика.

Развился ли нарциссизм Эрика в бредовую манию величия? Другими словами, потерял ли он связь с реальностью — то есть был психотиком? Фантазии Эрика о разрушениях, а также только что приведенные цитаты предполагают, что он мог бредить. Например, он заявлял, что его нападение будет «как бунты в ЛА, взрыв в Оклахоме, Вторая мировая, Вьетнам… вместе взятые»{73}. Верить, будто два подростка могут совершить нападение страшнее Второй мировой и Вьетнамской войн, явно ненормально. Эрик даже размышлял, стоит убить всех людей на планете или, «может, оставить парочку племен в тропических лесах или еще где»{74}, словно был во власти воплотить подобный план. Это всего лишь подростковые фантазии о власти?

Как понимать его слова, что он выше всех «в плане вселенского интеллекта» (что бы это ни значило)? Это твердое убеждение? Многочисленные пассажи о величии намекают, что он в это правда верил. Вдобавок временами он, похоже, думал, что его нападение начнет новую эпоху — разожжет «революцию» или «естественный отбор». Например, он сказал: «Конечно, человеческий род по-прежнему обречен. Нужна только пара пинков, например от меня»{75}. Эрик писал о том, что его деятельность происходит в «довоенную эпоху»{76}. Может, «довоенная эпоха» — его кодовое название для нападения, но, может, он и правда верил, что начнет войну. Его замечание, что большинство людей «не увидят новый мир»{77}, похоже на убеждение, а не на фантазии. Он вправду верил, что взрыв школы приведет к преображению общества? Что он начнет новый мир? Если да, то его нарциссизм граничил с бредом.

Мания величия здесь очевидна, но какие свидетельства нам говорят, что внутри Эрика скрывалась слабость? Свою уязвимость он разоблачил в дневнике:

«Все надо мной