Возможно, так бы оно и случилось, но Макарка так волновался, что не то что дунуть, а даже выдохнуть посильнее и то боялся. Вдалеке увидел мальчик чердачное окошко и, как и велел кабан, пошел туда. Под самым окошком действительно оказался сундук, который был как минимум в два раза старше дома – такой он был древний. Макарка поднял крышку и вдруг оттуда выскочила свинка. Она хрюкнула и удобно уселась на подоконнике. Только после этого посмотрела на опешившего Макарку и проговорила довольно приятным голосом, напоминающим голос маминой сестры, приезжающей в гости из деревни примерно раз в месяц: «Спасибо тебе, добрый мальчик, что ты освободил меня из плена. Теперь смогу я вновь вернуться к мужу моему – славному кабану, который уже истосковался без меня. За это, Макарка, получишь ты в награду счастье великое!»

И только свинка так сказала, как что-то вдруг подняло мальчика в воздух, и через миг сидел Макарка уже на серебряном троне в красной мантии, а голову мальчика украшала золотая корона. «Так вот какова награда свинки!» – с гордостью подумал Макарка. И стал королем – самым настоящим, а не игрушечным.

Сначала Макарке королем быть понравилось: знай себе приказы да указы издавай, казни да милуй, верши суд и считай поступления в казну. Но чем дольше состоял мальчик в должности короля, тем больше должностью он этой тяготился. С какого-то момента и вовсе стало Макарке казаться, что от его правления всем в королевстве делается только хуже: издал указ казнить преступника, а тот, как выяснилось уже после казни, оказался не виновен; велел помиловать другого преступника, а он, очутившись на свободе, сразу принялся за воровство вновь; сосед пошел войной на королевство Макарки – пришлось отдать соседу часть земли, ведь оказалась армия соседа сильнее армии Макарки; мор случился – и тоже Макарка поделать ничего не мог.

Очень печалился мальчик-король, а когда вдруг однажды открыл казну и увидел, что денег там больше нет, то понял окончательно и бесповоротно: пора от короны и от всех привилегий, что корона дает, отказываться. Пора возвращаться домой, учить уроки, помогать отцу в лавке. Но как это сделать? Как найти кабана или жену его свинку? Ничего этого Макарка сделать не мог и очень горевал. Дела же в королевстве между тем шли все хуже и хуже. И как-то раз Макарка, взойдя на трон, не увидел своей короны. Лакей же сказал мальчику-королю: «Страна бедствует, пришлось корону продать». А потом добавил каким-то не своим голосом: «Вставай, Макарка, пора в гимназию». И тут Макарка проснулся – проснулся дома в своей постельке. Оказалось, все это ему приснилось: не было ни кабана, ни свинки, ни королевства, ни трона, ни короны… И опять, как и во сне, Макарка немного пожалел, что нет повода сходить на чердак вопреки отцовскому наказу.

Однако пожалев, тут же и порадовался: не бывать ему теперь королем. Как же это хорошо – быть простым мальчиком Макаркой, ходить в гимназию, помогать отцу в лавке… Радостный Макарка вышел из дома и пошел на учебу. Вдруг где-то на полпути до гимназии откуда-то сзади услыхал Макарка знакомый голос: «Ты, Макарка, должен будешь нынче же пойти на чердак. Как откроешь железную дверь, так и иди прямо на свет из маленького окошка. Там увидишь сундук. Открой крышку этого сундука, и тогда все сам поймешь». Макарка оглянулся и увидел убегавшего за угол кабана…

Красиво зимой в лесу – снег мягкий и пушистый, на голых ветках деревьев дремлет иней, тишина… И все бы хорошо, но зверю и птице в зимнем лесу холодно и голодно. Вот спешит куда-то лисица в поисках пропитания, вот стайка клестов шумно перелетает с елки на елку в поисках шишек, вот заяц пытается разметать толстый снежный покров, чтобы добраться до такого вкусного и такого желанного корешка.

Трудно животным в зимнем лесу. Хорошо лишь тем, кто еще до наступления холодов завалился спать на всю зиму. Вон, Медведь – снега, косолапый, дожидаться не стал, под старой сосной организовал себе уютную и теплую берлогу, запасся за первые осенние месяцы жиром, свернулся калачиком и захрапел. Или Ежик. Тот… Хотя что это? Куда это Ежик, которому по природе его спать зимой предписано, семенит по твердому насту. Уже ведь неделя, как снег лег, а Ежик не спит. Это возмутительно! Но почему же не спит он? Что такое произошло? Объясняется все просто – Ежику, оказывается, надоело спать зимой. И ладно бы любопытство там замучило – как, дескать, зима в лесу выглядит? – или, скажем, просто захотелось сравнить вид любимой полянки летом и вид любимой полянки по зиме. Ничего подобного! Ежик всего лишь не смог сам себе ответить на вопрос, для чего нужно ему, Ежику, спать зимой.

Так напрягся, бедняга, думая над ответом, так разволновался, что решил даже обратиться за помощью. К кому? Да вот хоть к Медведю, который хоть и больше Ежика раз в сто, а тоже спит зимой в своей норе, только называя ее почему-то не норой, а берлогой.

Помнится, дело было так. Еще лето надумало лишь заканчиваться, еще осень с ковром из желтых листьев лишь смиренно поджидала у входа в лес своей очереди, а Ежик уже прибежал к Медведю – так был озабочен вопросом необходимости сна, что пока бежал, аж запыхался весь. Стал дышать – часто-часто; Медведя разволновал. Тот даже было подумал, уж не случилось ли чего на самом деле серьезного – от этих ежиков ведь чего угодно ожидать можно. Ежик же между тем отдышался и начал нудным своим ежиным голосом:

– Вот скажи-ка, брат Медведь, на милость, объясни мне, глупому зверю…

Вежливый Медведь пропустил или сделал вид, что не заметил не очень уместного обращения «брат» к себе со стороны Ежика. Точно так же пропустил мимо ушей довольно-таки смешно выглядевшее в устах Ежика слово «зверь», сказанное по отношению к себе любимому. Ежик же, раз его никто не перебивал, продолжал нудно рассуждать:

– Разъясни мне, брат, ради чего это, для каких таких целей и задач, по каким, будь любезен, объясни, причинам, ни Лиса, ни Заяц, ни Волк, ни Рысь, ни Кабан…

Медведь слишком поздно понял, что Ежик взялся перечислять всех обитателей леса. Понял тогда, когда названия птиц лесных сменились названиями насекомых. Медведь не отличался феноменальной памятью, а потому имел неосторожность забыть, зачем Ежик взялся перечислять лесную фауну. И хоть Медведь и был вежлив, но тут решил прервать нужный монолог Ежика:

– Послушай, Ежик, к чему ты всех их называешь? Прости, я забыл, с чего ты начал. Не мог бы ты мне напомнить?

Ежик замолчал и на минуту задумался – казалось, перечисляя зверей, птиц и насекомых, он и сам забыл, для чего делал это. Однако Ежик и не забывал. Это просто вопрос Медведя сбил его немного с толку. Но только совсем немного, потому что через минуту Ежик как ни в чем не бывало продолжил свою речь:

– И все они, брат Медведь, в отличие от нас с тобой – от меня Ежика и от тебя Медведя – зимою что делают?

– Что? – не понял Медведь вопроса Ежика и потому переспросил сам.

– А зимою, в отличие от нас с тобой, брат Медведь, и Лиса, и Заяц, и Волк…

Тут терпению Медведя, едва представившего себе, что Ежик начнет вновь перечислять всех лесных жителей, пришел конец. И как закричит тогда Медведь на Ежика: