Сквозь сон мне мерещатся телефонный звонок, голос Кира, потом какое-то шуршание, но я почти не реагирую, рассудив, что как только за мной приедут, сразу же и разбудят.

Меня и вправду тормошат, но не для того, чтобы поднять.

— Катюша, я ненадолго отъеду, вернусь к одиннадцати. Жди меня в постельке.

— Мугу, — мычу я.

Мне подтыкают одеяло со всех сторон и оставляют в покое.

Окончательное же пробуждение происходит, когда мое ухо улавливает знакомую мелодию. Это надрывается мой мобильник. Я встаю и как сомнабула бреду на звук. Звонит Тоха.

— Катюнь, буду через пятнадцать минут. Собирайся, — весело командует он.

Как? Уже?

Пялюсь на экран. Десять пятнадцать.

— Ты же вроде должен был в двенадцать подъехать, — стараюсь, чтобы мой голос не звучал недовольно.

— Элькин хахаль спозаранку прислал гонца за ее машиной, заодно мы отправили с ним в город Краснова. Так что осталось дом только святой водой окропить, и он чист.

— Да чего тебе торопиться? Позавтракай сначала, — оттягиваю я.

— Я уже выехал. Десять минут. Все жди, а то сейчас опять сеть пропадет.

С тоской разыскиваю свою одежду, переодеваюсь и печально осматриваю ботильоны.

На самом деле, не все с ними так плохо. То есть в люди их, конечно, уже не наденешь, но они целые, вполне можно доехать до дома.

Все время отгоняю мысли о Кире.

Как я могу уехать, когда он еще не вернулся?

Но одергиваю себя.

Так и должно быть. Сказка кончилась. Новогоднее желание исполнилось.

Возвращаемся в обычную жизнь, Катя.

Вот и Антоха сигналит от ворот.

Вот что ему не спалось-то? Или Анька плохо его укатала? Я злюсь совершенно несправедливо и понимаю это, но ничего подлать с собой не могу.

Может, записку Киру оставить? Малодушно скулит женская сущность. Но я беру себя в руки.

Нечего рубить хвост собаке по частям. Умерла так умерла.

Как назло, даже затаенная надежда не справиться с калиткой у ворот не оправдывается. Она бодро захлопывается на замок, стоит мне выйти наружу.

Убираю кривую улыбку и стараюсь радостно махать Тохе в ответ.

Плетусь до машины так медленно, как только могу, но Кир не появляется внезапно на моем пути и не отговаривает меня уезжать.

Немного отрезвляет прилетевший от Антона снежок, который частично засыпался мне за шиворот. Весьма бодрит.

Что ж, прощай берлога Кира.

Все так, как должно быть. Похандрила немного и хватит.

Но все равно, когда коттедж Кирилла скрывается из вида за деревьями, мне становится так тоскливо, будто я теряю шанс на что-то прекрасное.

Глава четырнадцатая

Доезжаем мы быстро, дом Кирилла на самом деле совсем недалеко от турбазы.

Но вопреки моим ожиданиям быть радостно встреченной друзьями, мы застаем настоящее светопреставление. В доме царит кавардак, все бегают и галдят.

Оказывается, Ленке позвонила свекровь и сообщила, что у ребенка поднялась высокая температура, и теперь Ленок судорожно собирается домой, а такси как на грех все не назначают.

— И ведь всегда так, — заламывает Ленка руки. — Снег трескает, после бассейна шапку стаскивает, и хоть бы хны. А стоит мне уехать куда-нибудь хоть на день, не выходя из дома, какую-то заразу находит! И всегда матерую, которую мы потом недели две лечим, и потом еще месяц осложнения выводим.

— Ага, — поддакивает Терентьев, счастливый отец двойни. — И главное, ведь дети поправляются, а взрослые, которых они заразили, по второму и третьему кругу без перерыва болеют. Прямо вешалка!

В общую комнату заполошно врывается бледная Танюха.

— Лен, назначили уже? Я с тобой! Ужас! Я не знаю, что делать! — мечется она.

— Да, что стряслось-то? — рявкает все еще нервически вздрюченная со вчера Анька, которая пока не может понять, все уже обошлось, или надо опять начинать плакать.

— Да она после того, как Ленке свекровь позвонила, решила тоже узнать, как у ее деточки дела, — объясняет Света, помогая собирать разбросанное по комнате Танюхино барахло. — И ребенок прокололся, что лег на бабушкино вязание, а спица воткнулась, и «очень классно клубок катился за мной пока я к бабушке шел», — цитирует она.

— И ведь не хотели рассказывать, ироды, — верещит Танька. — В голову! Спица!

Терентьев, чьи дети еще и не то откалывали, пытается ее успокоить.

— Значит, там ничего страшного. Ребенок весел, твоя мать медик…

— Моя мать — зубной врач! — рявкает Таня и тут же принимается скулить. — Да где ж это такси!

Мне становится откровенно неудобно по поводу своего соплежуйства. Подумаешь, горячего любовника потеряла! Тут вон дети на грани жизни и смерти!

— Так, — зычно привлекает внимание Тоха. — Раз такое дело, собираемся и выезжаем все.

Изначальный план был остаться на турбазе до вечера, с утра опохмелиться, в обед пожарить шашлыки и после ужина отбыть домой. Но если девчонки уедут, а остановить мать, спешащую к своему ребенку, просто невозможно, то и нам тут уже в усеченной компании будет не так сладко.

Та же Анька, сначала будет реветь и переживать, как Лена и Таня добрались, потом что с детьми, когда выяснится, что все хорошо, она будет выпускать пар.

В общем, все действительно быстро собрались, и ровно в одиннадцать ноль-ноль мы покидаем турбазу.

Кир, наверное, уже вернулся.

Если он сказал в одиннадцать, значит, в одиннадцать.

Отгоняю от себя эту крамольные мысли, под каким-нибудь предлогом попросить Антоху отвезти меня туда.

Все. Было и прошло.

Забыть и жить дальше. Нечего выдумывать: ничего судьбоносного не происходит.

Но самовнушение действует слабо, поэтому, чтобы не киснуть дома одной, прошу Тоху подбросить меня к родителям.

Побыв с ними до вечера и отпраздновав старый новый год классическим оливье, я приезжаю в пустую квартиру, и мне становится так тошно, что хоть волком вой.

Странно.

Вот еще позавчера тошно в одиночестве мне не было, а сейчас прям хреново. Настроение скачет от восторженного, что в моей жизни было такое приключение, до депрессивного, потому что больше такого не случится.

Хорошо, что завтра не на работу.

Я по графику в отпуске на неделю.

Брать отпуск в январе стремно, да и не выгодно, но я оформляла его, когда мы еще с Красновым были вместе и собирались поехать к его родителям. А потом я просто забыла его перенести. И сейчас это очень кстати.

Перед сном звонит Анька,