что еще немного, и Аня решит, что у меня сердечный приступ, ибо я дышу как загнанная лошадь и вот-вот начну стонать в голос.

Дождавшись, пока я договорю, Кирилл как ни в чем не бывало убирает руку, демонстративно облизывает пальцы и предлагает:

— Чаю? С медом?

От возмущения я хватаю ртом воздух. А голозадый товарищ с хохотом выходит из комнаты, и мне остается только последовать за ним.

По пути на кухню Кирилл заныривает в одну из комнат и возвращается оттуда с добычей: пара шерстяных носок и футболка. И то верно, в полотенце совсем неудобно, без него и то проще. Но мне воспитание не позволяет в гостях ходить голой!

Подсознание мерзко хихикает: а отсасывать позволяет? Кирилл и сам наконец облачается в шорты. Но по моим впечатлениям не из приличия, и явно не ради тела, а чтоб меня не дразнить своим богатством.

Прислушиваясь к себе, прихожу к выводу, что, в общем-то, выпить еще горячего мне явно не помешает, потому что прописанное Кириллом средство от ангины вызывает у меня некоторое сомнение. Но все равно обидно. Зачем он тогда помешал Антону меня забрать, если не собирается заниматься сексом?

Ловлю себя на том, что реально дуюсь.

А Кирилл загадочно усмехаясь и впрямь организовывает чай.

— Катюша, не торопись.

Я удивленно поднимаю на него глаза. Вроде на месте сижу.

— Ты еще получишь большой толстый член сегодня по самую маковку, — говорит он, и у меня от этой откровенного озвучивания его планов внутри все сладко сжимается. — Но я не знал, что с тобой надо как с целочкой, ты такая тесная. Дай время своей писе осознать, что ей грозит.

Закусываю губу, смущенная его словами и тем, что он меня раскусил.

А Кирилл продолжает свои хлопоты.

Он ставит чайник на огонь. Удивительно, я так привыкла к электрическим чайникам, что обычный меня гипнотизирует и навевает ностальгические воспоминания.

— Бывает надолго пропадает электричество, — поясняет Кирилл.

— И ты тут все равно живешь? Ты кто? Лесник? Егерь?

И саму берут сомнения. Не знаю, сколько получают егеря, но тачка, припаркованная во дворе, скорее всего им не по карману.

И тут же спохватываюсь и прикусываю язык.

— Можешь не отвечать!

Я же обещала себе ничего у него не спрашивать, не создавать образ и не строить иллюзий.

— Я в этом доме иногда отдыхаю, — обтекаемо отвечает он, и я испытываю смешанное чувство облегчения и раздражения.

Облегчения, что ничего лишнего, способного сделать образ Кирилла более привлекательным, я не узнаю, ну и раздражения по этому же поводу. Что с меня взять. Женщина.

А бородатая зараза достает из шкафчика с глумливой ухмылкой вазочку с медом. Божечки, огромный бородатый мужик, который пьет травяные чаи и ест мед — это так мило!

Я смотрю на то, как Кирилл накрывает на стол к чаю, и во мне, и так раздразненной, просыпается совершенно дикое сексуальное желание. Он не делает ничего особенного, просто проявляет гостеприимство. Автоматически. Но я вспоминаю, что Краснов, даже когда я болела, ни разу не сделал мне чай, не то, что не сходил в магазин, и меня накрывает темна густая волна. Наверно, что-то подобное испытывают мужики, которые заводятся, когда видят, как их женщина готовит борщ.

Кирилл, словно чувствуя изменения моего настроя, тут же оглядывается на меня. Черты его лица заостряются, играют желваки на щеках.

— Катюша, — хрипло предупреждает он.

Я пытаюсь делать невинный вид, но у меня тяжело и провокационно вздымается грудь под футболкой, да и в глазах, скорее всего, горит похоть.

— Катя, — звучит уже угрожающе, как будто я не сижу, сложив руки на столе, а грязно его домогаюсь.

— Милая, ты нарываешься.

Я всего лишь разглядываю доступное моим глазам тело. И оно мне нравится. Что я могу с этим поделать?

Но когда мой взор опускается на внушительную выпуклость на шортах, и я непроизвольно облизываю губы, Кирилл со звяканьем швыряет в раковину чайную ложку, которой только что засыпал заварку, и в мгновение ока нависает надо мной.

— Катенька, я предупреждал. Не надо меня провоцировать. Мне, конечно, хочется еще раз послушать, как ты кричишь, но и наказать тебя тоже надо.

Завороженно глядя в эти медовые, словно светящиеся в окружении черных пушистых ресниц, глаза, я судорожно сглатываю. Они обещают мне все, что угодно, но не чай.

— И я даже знаю, как совместить.

Глава двенадцатая

Если бы мне такое заявил Краснов, я бы рассмеялась ему в лицо, но в устах бородатого эта угроза вызывает у меня легкое опасение и повергает в трепет и предвкушение.

Кирилл обхватывает мое лицо и медленно целует.

Поцелуй выходит действительно карающим: властный, жесткий, терзающий и, тем не менее, находящий во мне отклик. Кирилл отнюдь не нежно стискивает мою грудь, мнет ее и прищипывает вершинку, продолжая хозяйничать языком у меня во рту. Теперь я понимаю, что в бане было не жестко, сейчас я чувствую, какой он может быть «без нежностей». И благодарна, что он себя сдержал, потому что своим агрегатом он мог меня порвать.

А Кирилл, оторвавшись от моих губ, грозно смотрит мне в глаза.

— Не двигайся, — приказывает он и выходит из комнаты. В ожидании его возвращения и обещанного наказания, сердце мое колотится, а между ног становится совсем мокро. Господи, надеюсь, он не из этих, которые порки любят устраивать?

Но все оказывается еще неожиданней.

Кирилл возвращается в кухню через другую дверь, ту, что за моей спиной. Двигается он тихо, так что повязка, опустившаяся мне на глаза, становится полным сюрпризом.

— Что… — начинаю я волноваться.

— Катя, — останавливает меня Кирилл. — Я тебе уже говорил, что трахать буду тебя так, как посчитаю нужным. Ты согласилась. А теперь, милая, приподнимись.

С бешено колотящимся сердцем я встаю со стула и взмываю в воздух, не успеваю я и пискнуть, как оказываюсь лежащей на спине, судя по всему, здесь же на столе.

— Катюша, если я что-то говорю, я это делаю. И я пообещал тебя наказать. Лучшее, что ты сейчас можешь сделать, это подчиниться. Я доступно объясняю?

Я замираю, боясь сказать что-то не то, из-за чего все это закончится.

Рука Кирилла ложится на влажные складочки, и его пальцы сдавливают мой большой набухший клитор.

— Не слышу.

— Да.

— Отлично тогда руки за голову, Катюша. Тебе можно: стонать,