Если верно, что мы можем прожить лишь малую часть заключенного в нас, что же происходит с остатком? – спрашивает писатель Паскаль Мерсье. В фильме «Гражданин Кейн» ответ на этот вопрос заключается в загадочном слове, произнесенном Кейном перед смертью: rosebud – розовый бутон. Орсон Уэллс, изобразивший в своем шедевре газетного магната и коллекционера Рэндольфа Херста, показывает тоску по этому остатку как скрытую силу, из самой глубины души подгоняющую человека. Заключительная сцена фильма происходит в гигантском вестибюле замка Кейна, загроможденном бесчисленными ящиками с художественными произведениями. «Если сложить все это: дворец, картины, скульптуры, – спрашивает один из присутствующих, – что могло бы из этого получиться?» «Rosebud, – отвечает журналист, ищущий ключ к личности Кейна. – Ведь rosebud это либо то, что Кейн так и не получил, либо то, что он утратил». Камера переходит на одного из рабочих. Он вытаскивает из груды хлама старые детские санки и кидает их в огонь. В ярком пламени мы видим опаленный росчерк Rosebud и вспоминаем начало фильма, где маленького Кейна, катающегося на санках, забирает приемный отец, навсегда вырвав из рук матери.

Фильм высвечивает темную сторону луны: иррациональную и эскапистскую сторону коллекционирования произведений искусства. Эвокативная сила вещей является также и базисом современного потребления. Антрополог Грант Маккрэкен для описания этого явления использовал понятие displaced meaning – «смещенный смысл».

В каждой культуре существует расхождение между идеалом и реальностью. Так как идеалы не могут устоять перед действительностью, они из будничной жизни переносятся туда, где остаются реальными, но в то же время неприкосновенными. Для надежного хранения таких важных, но нереализуемых идеалов простран ственно-временной континуум держит наготове много подходящих мест: небесный рай, золотой век, общественную утопию. В обществе потребления ворота в этот совершенный мир открываются покупкой товаров. Уильям Лич пишет в книге «Земля желанная» («Land of Desire»), как в США XIX века изобретение универмагов, рекламы и маркетинга возвестило начало эпохи массового потребления, утолив спрос на самое необходимое и направив его на сокровенные людские мечты. Только создание мира иллюзий из сверкающих на витрине товаров и сказочно-прекрасные рекламные обещания могли, обеспечив необходимый спрос, полностью исчерпать возможности промышленного массового производства. С переходом к формам производства, все теснее сплетенным с нуждами потребителя, капитализм одарил взращенные под его звездой общества необозримым ассортиментом товаров. Еще в прошлом столетии индейцы навахо обходились 263 видами предметов[61], а сегодня в одном только каталоге «Отто» представлены 36162 различные группы товаров и около 125 000 предметов. На сетевом аукционе eBay мы можем, находясь в любой точке планеты, выбирать из 10 миллионов объектов в тысячах категорий. Сегодня целые отрасли, от индустрии дизайна до рекламы, заняты исследованием наших сокровенных желаний и разработкой новых идей, именно результатами этих исследований в значительной степени и определяется успех или неуспех товара. Ведь едва ли наберется много по-настоящему новых продуктов. Во всем мире большинство заявок на патенты касаются дополнительных улучшений уже существующих продуктов, фундаментальные новшества редки. Если что-то меняется, так это поверхность продукта как зеркало для нашего «я». Также и произведения искусства есть не что иное, как резонаторы для нашей души, которая, как заметил еще в XVI веке французский философ Мишель Монтень, направляет свои пристрастия к ложным вещам, упуская при этом истинные.

И в жизни частного коллекционера Идессы Хенделес утрата играет центральную роль. Ее родители, польские евреи, были отправлены в Освенцим и выжили лишь благодаря счастливому случаю. После войны они переехали в Марбург (там в 1948 году появилась на свет Идесса), а потом в Канаду. Но старые раны дали о себе знать и на новой родине. В Торонто семья опять столкнулась с антисемитизмом. В школе Идессу дразнили из-за ее еврейского происхождения. Но это ее только подстегивало. Она стала отличницей, добилась успехов в игре на фортепьяно и виолончели. И все же детство ее было пронизано чувством утраты: «Почти все родственники были мертвы, родина далеко и язык тоже». Тогда же произошла ее первая встреча с искусством. Каждые выходные отец ходил с ней в музей, ставший для нее укрытием от окружающего мира[62].

Коллекция – это зеркальное отражение коллекционера и резонатор для его «я». Частный коллекционер Идесса Хенделес, кроме того, еще историк искусств и куратор собственных выставок, но в первую очередь она Идесса Хенделес. То, что, не будучи профессиональным устроителем выставок, она не должна прятаться за темами и тезисами, кажется ей свободой и привилегией. «Я не смогла бы оставлять свое “я” снаружи», – говорит она[63]. А потому все ее картины и скульптуры, от коленопреклоненного Гитлера работы Каттелана и документов о катастрофе дирижабля «Гинденбург» до знаменитой фотографии Эдди Адамса «Убийство вьетконговца, совершенное начальником полиции Сайгона» («Казнь в Сайгоне»), заключают в себе и демонстрируют аспекты ее собственной истории. В таких, направляемых личными представлениями, коллекциях обнаруживается невидимый центр, вокруг которого циркулирует существование собирателя, подобным же образом растет из песчинки жемчуг, моллюск обволакивает ее перламутром, тем самым превращая инородное тело в нечто для нас драгоценное.

Между тем, большинство новых коллекционеров ждут от искусства не внутренней трансформации, а внешнего превращения. Тот, кто богат, считает художественный критик Марк Шпиглер, хочет быть уверенным в том, что он, приобретя искусство, становится не просто адвокатом, банкиром или менеджером, а современным Медичи[64]. В подобных собраниях-трофеях напрасно искать личную историю, которая при встрече с художественными произведениями становится вдруг зрима и внятна. Здесь же никакое сокровище из глубин души не поднимется, здесь мы останемся на поверхности. А что проявится прежде всего, так это желание престижа, страсть к потреблению и жажда прибыли. Вот три основополагающих требования к произведению искусства, которые сформулировал милан ский галерист и вельможа авангарда Артуро Шварц: художественная работа должна возникнуть из внутренней необходимости, обращаться не только к зрению, но к уму и сердцу, и наконец, созерцание ее должно обогащать человечество[65]. Даже если экспансия художе ственного рынка далекими от искусства покупательскими группами грозит уничтожить эти критерии, они определяют стержневое требование ко всякой работе, стремящейся удержаться и по ту сторону рынка.