Если есть нечто, ради чего стоит жить, писал Платон, то это созерцание прекрасного. Этого достаточно для любителя искусства, но не для коллекционера. Даже если коллекционирование связано для него с созерцанием прекрасного, еще больше оно связано с настоятельным желанием прекрасным обладать. Немецкий коллекционер Кристиан Борос недвусмысленно формулирует: будучи собирателем, ты стремишься иметь[58]. В жажде обладания заключено различие между любителем и собирателем искусства, и дело тут, как мы уже догадываемся, не только в сумме наличных денег. Почему коллекционер копит вещи, в то время как вполне можно было бы удовольствоваться их созерцанием? На профессиональном языке юристов термин «обладание» означает фактическую власть субъекта над неким предметом. Владея чем-то, мы этим распоряжаемся. Составляет ли власть человека над вещью суть коллекционирования? «Для коллекционера, – писал Вальтер Беньямин, – обладание дает наиглубочайшую связь с вещами из всех возможных: не они в нем наполняются жизнью, он сам есть то, что в них живет»[59]. Для собирателя обладание становится прибежищем его Я, личной вселенной, где он единственный владыка. Не-собирателю это может показаться странным. Но при ближайшем рассмотрении бросается в глаза, что и в обычной жизни граница между «Я» и «Вещью» более расплывчата, чем принято думать.

Чтобы исследовать глубинные причины коллекционирования, мы нырнем в темные воды души. В стихии психики, в экзистенциальной неуверенности и метафорической фантазии, составляющих флюид магического мышления, обнаруживается поразительное соответствие между охотниками за черепами примитивных сообществ, средневековыми собирателями реликвий и современными коллекционерами. С точки зрения их обладателя, череп презирающего смерть врага, мощи мученика или оригинал гениального художника куда более схожи, чем кажется. Будь то череп, кости или произведение искусства – речь идет о неком объекте, который в представлении владельца обладает силой, переходящей на него, и удовле творяет какую-то элементарную потребность. Чувство одиночества, опыт бессилия, потребность в исключительности, желание причаст ности – всё это, согласно американскому психоаналитику Вернеру Мюнстербергеру, душевные состояния недостаточности, для их устранения всегда требуется подходящий объект.

В основе всякого коллекционирования лежит перенос эмоций на безжизненный объект. Почти у каждого в детстве был плюшевый медвежонок. Для большинства он был спутником, другом и утешителем. Плюшевый медвежонок – это первая вещь, которую мы пробуждаем к жизни силой наших чувств. Эта первая love story между человеком и предметом – не только «тренировка на суше» в деле любви, которую мы в течение нашей жизни будем отдавать людям и разным другим живым существам, карликовым кроликам или питбулям, но и начало пылкой привязанности к вещам. Это могут быть детские игрушки или кораллы, штопоры или произведения искусства. В глазах своего владельца эти предметы одушевлены точно так же, как фетиш для меланезийца или реликвия для верующих средневековья. Канадский коллекционер Идесса Хенделес в качестве «преди словия» к своей выставке Partners вывесила более 3000 фотографий детей с плюшевыми медвежатами. Ими были полностью оклеены два зала в мюнхенском Доме искусств (Haus der Kunst), и где-то среди них информированный посетитель мог обнаружить две фотографии маленькой Идессы. Берет ли начало эта своеобразная инсталляция в сознательном обращении к «первичной сцене» всякой страсти к собирательству, или в бессознательном ощущении – простая случайность здесь маловероятна.

Магические предметы служат защитой от чувства уязвимо сти. Покупая, владея, распоряжаясь ими, мы обретаем иллюзию контроля над тем, что, как мы законно опасаемся, нашего контроля избегает. Каждое общество практикует свои заклинания от колдовства и заговоры от дурного глаза. В представлении меланезийского охотника за головами, в черепе убитого врага находится так называемая «мана», невидимая сила, в которой нуждается воин, чтобы стать непобедимым. Точно так же мощи мученика для средневекового христианина обладали энергией, представляющей собой неисчерпаемый ресурс божественной защиты. И тот же перенос используется в рекламе. Там превозносятся такие качества, как сексапильность, красота или богатство, якобы переходящие к покупателю вместе с приобретаемым товаром. Этот метод, называемый «эмоциональным брендингом», не может отрицать свою близость к магии. В чистом виде с ним и сегодня можно встретиться на «рынках ведьм» Мехико или Оахаки. Там за несколько песо можно купить магический порошок в бумажном кулечке, подписанном «любовный порошок» или «притягивающий деньги порошок». Его нужно втирать несколько раз в день. Картинки на пакетике показывают результат: женщина, преклонившая колени перед мужчиной, рог изобилия, из которого на счастливчика изливаются монеты и купюры. Сходство с телевизионной рекламой очевидно: дезодорант катапультирует своего владельца в гущу сексуально озабоченных красоток, акционерный фонд наколдовывает вожделенные целевой группой объекты: Мерседес Олдтаймер для бездетной пары, парусную яхту для пенсионера. Бритье в «стремительном стиле Феррари» подобно кругу по гоночной трассе Нюрбургринг и придаст владельцу подержанного автомобиля вид вожака стаи.

Можем ли мы поставить в тот же ряд магических предметов работы художников? Что за сила от них исходит? На чем основан их статус самого дорогого товара нашей культуры? Прежде всего, произведение искусства уникально: это выражение мироощущения и творчества одиночки. Оно олицетворяет идеал, находящийся в центре нашего модернизма, выросшего из Возрождения, Просвещения и Романтизма: идеал свободного творящего индивидуума. Человек стал инициатором мира. А мир перестал восприниматься как данный Богом порядок, который человек должен сохранять, теперь он объект, человеческой волей изменяемый и конструируе мый. Он более не данность, воспроизводящая себя по своим соб ственным законам, пишет Петер Слотердайк, но «стройплощадка, меняющаяся согласно человеческому замыслу». В этом вавилонском столпотворении гений и инженер становятся «ведущими фигурами беспримерного воодушевления человека самим собой»[60]. Произведение искусства становится не только символом изобразительной силы художника, но символом человеческого творчества вообще. Ибо «в работах вселенные возникают наравне со Вселенной, позволяя своим создателям становиться богами наравне с Богом». В произведении искусства современное общество прославляет веру в свою силу, мир, складывающийся по его воле, и условия, при которых человек сам творец своего счастья.