В ноябре появилось стихотворение «Ужас». Символическое воплощение всего ужасного для молодого поэта – образ девушки с головой гиены. Опять кровожадная гиена!

Юный поэт все еще во власти роковой женщины. Демоническая сущность ее очевидна. С этим демоном шла непосильная борьба, в которой юный поэт слабеет. Не хватает участия и близкого человека, а родные далёко. Гумилев тоскует. И срывается.

Он давно носил с собой яд и однажды, забравшись на верх крепостного вала в Булонском лесу, принял цианистый калий. А возможно, еще и вскрыл вены, как утверждает Одоевцева, ссылаясь на самого Гумилева. Пролежал без сознания сутки, пока его не нашли в глубоком рву у старинных укреплений. Видимо, на этот раз попытка была более чем серьезная.

По воспоминаниям А. Н. Толстого, на вопрос, зачем он хотел умереть, Гумилев ответил: «Я жил один, в гостинице, – привязалась мысль о смерти. Страх смерти мне был неприятен… Кроме того, здесь была одна девушка…» О ком идет речь? И почему «здесь»? В Париже? Впрочем, Толстой мог неправильно понять Гумилева, к тому же его воспоминания носят беллетризованный характер, то есть возможен домысел.

Во всяком случае, Андрей Горенко к тому времени еще не уехал в Россию, и Гумилев был не совсем один. Именно Андрей дал знать сестре о попытке суицида Николая, и она прислала успокоительную телеграмму. Игры со смертью на этом закончились. Гумилев дал себе слово больше никогда не повторять их.

Приблизительно в то же время было написано стихотворение, где отражена борьба души поэта со «странными грехами», которыми она осаждена. Душа сравнивается с Пенелопой:

Вот, вероятно, и взял… А смерть виделась спасительным Одиссеем, убивающим женихов.

Теперь он вплотную занялся подготовкой нового сборника стихов, который все откладывал из-за сплина. Часто стал появляться на «пятницах» Рене Гиля, которые проходили в парижском кафе La Closerie des Lilas. Поэт готовит сборник стихов, денег нет, присылаемые ему 100 рублей уходят на книгу. Гумилеву приходится голодать. Бывали дни, когда он питался лишь горсткой каштанов.

Сборник «Романтические цветы» вышел в январе 1908 года с посвящением «Анне Андреевне Горенко». Тираж 300 экземпляров. Гумилев просит помощи у Брюсова в распространении книжечек в 64 страницы каждая по 50 копеек за экземпляр через магазин «Скорпион». Специально для книги он отыскал в художественном магазине декоративную бумагу Ingres. Часть тиража напечатали на ней.

Гумилев опять болел, он не смог присмотреть сам за печатанием и брошюровкой, и книга вышла в виде тетрадки-брошюры. Гумилев пишет Брюсову: «Я не доволен этой новой книгой, но очень доволен, что издал ее. Теперь я свободен от власти старых приемов и тем, и мне много легче будет пойти вперед».

Можно добавить, свободен от власти «странных грехов» (к которым, кстати, относились и занятия оккультизмом, хотя к тому времени Гумилев их забросил) и от магии Анны, так казалось ему. Отдав ей дань посвящением к сборнику, где многие стихи были продиктованы страстью, любовью и страданием, Гумилев шел вперед.

Однако Анна заняла в его сердце определенное место, которое никогда и никто не смог бы занять. Так сложилось, что и в ее жизни было место для Николая, отдельное, персональное. Она не хотела с этим мириться, всячески сопротивлялась этой власти и велениям судьбы, надеясь на встречу с «царевичем». Обманывалась, принимая за «царевича» разных мужчин. Но единственно неоспоримым «царевичем» в ее жизни – так уж вышло, и время это покажет – был только Гумилев.

Как часто в начале жизни кажется, что впереди столько необыкновенных возможностей, встреч, столько любви, людей! А на деле оказывается, что на судьбу выпадает совсем немного избранников – единицы – и выбор не такой уж богатый. Наверное, знай каждый, что его ждет в будущем, не стал бы так легко бросаться преданными людьми. Но молодость отважна и слепа. Воистину, «если бы молодость знала, если бы старость могла…»!

Гумилев остался в Париже один: вслед за Андреем Горенко уехал и Фармаковский. Не с кем поговорить о поэзии, кругом звучал чужой язык. Гумилев тосковал настолько, что ходил смотреть на табличку: Bd Sebastopol (Севастопольский бульвар). Он много думал об Анне, переписка продолжалась, продолжалась и дружба.

Он писал Брюсову в конце января 1908 года: «Теперь я опять начал писать и, кажется, увереннее и сильнее, чем в период, представленный “Цветами”. ‹…› Жду девятого вала переживаний». Действительно, в интонациях и стихах Гумилева появилась некоторая твердость, если не жесткость – результат разочарования и игры со смертью. «Я уйду, убегу от тоски, / Я назад ни за что не взгляну», – обещает он. «И отныне везде и всегда / Буду я так отрадно един». Это стихотворение он назовет потом «После смерти». Суждения его становятся подчас резкими, решительными. Больше нет романтического, светлого мальчика…

В феврале Гумилев познакомился с Алексеем Николаевичем Толстым, и это знакомство значительно скрасило его парижское одиночество. Однако, как признается он Брюсову в марте, «обстоятельства хотят моего окончательного переезда в Россию». Гумилев беспокоится, не повредит ли переезд ему как поэту. В противном случае обстоятельства можно устранить. Какого рода эти обстоятельства, неизвестно. Возможно, родители велели возвращаться, соскучились, особенно мать, хотели, чтобы он получил серьезное образование, не желали оплачивать его безделье.

К этому времени Николаем написано немало стихов, в которых по-прежнему живет образ роковой мучительницы, демонической женщины. Оценка ее поэтом теперь более жесткая. Видения по-прежнему мучают его.

Грезы принца и жуткая реальность в стихотворении сталкиваются в неразрешимом противоречии.