что достичь нирваны будет легко. Не усмирив этого монстра, невозможно контролировать свои мысли, или санкхару.

Санкхара — ось, вокруг которой вращаются остальные составляющие привязанности, и основа чанды. Если не контролировать мысли, они выйдут из-под контроля. Саччака не владел своей санкхарой. Он не постиг чанду, поэтому не желал обуздать свои мысли и эмоции. Он испытывал потребность (танха) продемонстрировать, насколько он умен. Потребность порождает страсть, жадность и одержимость и может привести к привязанности, а она, в свою очередь, к дуккхе (страданию).

К счастью, Будда научил всех, как овладеть чандой. Вы начинаете с шестой ступени Восьмеричного пути — правильного усилия. Вместо корысти постарайтесь порадоваться чужим успехам (мудита). Отбросьте ненависть и ощутите любящую доброту (метта) и сострадание (каруна). Затем переходите к следующей ступени — правильному памятованию. Отстранитесь от иллюзий бытия и посвятите себя буддийскому созерцанию (пунне, випассане), в котором — в отличие от индуистских верований — не существует истинного «я». «Я» как такового вообще не существует. Как только вам удастся все это сделать, вы будете готовы к финальной ступени — правильному сосредоточению (самадхи), особенно глубокой форме медитации, способной привести к нирване.

Будда понимал, что людей одолевают неправильные желания. Он считал, что в круговороте смертей и перерождений людей удерживают именно привязанность и ее составляющие: тело (рупа), восприятие мира, сформированное органами чувств (сання), нежелательные чувства (ведана) и необузданные мысли (санкхара). Они удерживают наш фокус в мире, который, по мнению Будды, иллюзорен. Чтобы рассеять иллюзию, необходимо сосредоточиться на правильном желании — чанде — и с его помощью следовать Восьмеричному пути. В споре Будда сохранял спокойствие, потому что его чанда была совершенной и сфокусированной, чего нельзя сказать о чанде Саччаки. Желая обуздать свой разум, Будда сумел подавить чувства, а затем и контролировать тело. В награду он получил просветление, нирвану — шанс вырваться из круговорота смертей и перерождений.

Ашока после обращения

Война в Калинге стала поворотным моментом в жизни Ашоки. Представления о желаниях, в соответствии с которыми он был воспитан, — об индуистских желаниях — больше не работали. Попытки избежать печали, придерживаясь своего пути, казалось, только умножали печаль. Он цеплялся за дхарму, но это не вело к блаженству. Должно быть, когда буддийские проповедники объяснили ему, что проблема как раз в этой привязанности, идея пришлась ему по душе. Когда Ашока пришел к новому пониманию желания, он переменился разительно.

Мы знаем об этой трансформации, потому что ее история была высечена в камне. Буквально. По приказу Ашоки тридцать три надписи нанесли на стены пещер и каменные колонны по всей империи более чем в тридцати местах. Некоторые содержали тексты на местных наречиях, другие — на его родном языке. Были также найдены надписи на языках соседствующих регионов — древнегреческом и арамейском. Одно из посланий рассказывает, что именно произошло во время войны, так изменившей правителя: «При покорении Калинги Возлюбленный Богов [Деванамприя] ощутил раскаяние, ибо кровавые расправы, смерти и изгнание людей из своих домов, без которых невозможно покорение независимой страны, глубоко опечалили его»[73]. Поход на Калингу глубоко потряс Ашоку и заставил его пересмотреть свои взгляды на жизнь и религию.

Сам Ашока признавался, что некоторое время старался стать буддистом, прежде чем всерьез посвятить себя новой вере. Одна из его надписей гласит: «Я был последователем учения Будды [упасакой] более двух с половиной лет, однако не сильно преуспел. Я сблизился с общиной [монахов, или сангхой] и уверовал более истово»[74]. Приверженность Ашоки новой вере выражалась не только в высечении в камне посланий, но и в реальной, практической поддержке. На своей земле он воздвигал буддийские памятники (ступы) и храмы. Он отправлял по своей стране людей учить буддизму тех, кто не мог читать, и посылал проповедников к соседям, чтобы распространять буддийское учение. Он перестал есть мясо и составил длинный список животных, которых было запрещено или позволено употреблять в пищу его подданным. Жестокость традиционной королевской охоты при нем сменилась ненасилием королевских прогулок. Он сажал манговые рощи и рыл колодцы вдоль дорог для уставших путников. Он совершил паломничество к священному дереву Бодхи. Не исключено, что под покровительством Ашоки прошел Третий буддийский собор, где сангха изгнала пришлых фиктивных монахов, хотевших дискредитировать новую веру правителя, и где были записаны лучшие отрывки «Палийского канона» (собрания главных буддийских сутр). Ашока стал другим человеком.

Новое понимание желания, ставшее центральным в жизни Ашоки, повлияло не только на его империю. Некоторые районы, куда он направлял проповедников, — современные Шри-Ланка, Тибет, Мьянма и Таиланд — по-прежнему считаются преимущественно буддийскими. Ряд историков, например Ромила Тхапар, почетный профессор Университета Джавахарлала Неру, полагают, что распространение учения в этих областях в большей степени было связано с деятельностью торговцев, купцов и гильдий, чем с посланниками Ашоки[75]. Однако, независимо от значимости вклада Ашоки, сам факт его влияния почти не подвергается сомнению. Момент страдания в самой гуще битвы и перемена в его понимании желания стали катализатором преображения Ашоки, и он сделал все, чтобы популяризовать систему убеждений, у которой тогда было довольно мало последователей. Именно эмоции, а не действия способствовали возникновению и доктринальному развитию одной из крупнейших мировых религий.

Эмоциональный мостик к христианству

Несмотря на внешнее различие, между древнеиндийскими и древнегреческими представлениями об эмоциях есть много общего. В обеих концепциях удовольствие имеет ключевое значение. И там и там считается, что желания могут быть опасными и их необходимо контролировать. И в Древней Индии, и в Древней Греции видели взаимосвязь как между мыслями и чувствами, так и между поступками и восприятием мира. Безусловно, оба этих древних взгляда на эмоции существенно отличаются от современного.

Буддийские представления об эмоциях сформировали мир на Востоке. Понимание желания, лежащее в основе буддизма, распространилось во всей Азии и дошло до Китая, где стало эмоциональной основой единой нации.

В 2021 году во всем мире насчитывалось около 535 миллионов буддистов[76]. Система их убеждений уходит корнями в то, как Будда понимал эмоции, и в его желание избавиться от всех желаний, кроме, само собой, желания не желать. Именно то, как чувства влияли на Будду, в конечном счете определило значительную часть истории Азии. На его концепции обуздания эмоций даже в наше время держатся большинство азиатских идеологий. В следующих главах мы увидим, как две тысячи лет спустя они по-прежнему влияют на мышление японцев и китайцев.

То же самое справедливо для многих