Мне показалось, еще слово – и черная мощь, подобно пробудившемуся вулкану, вырвется из-под контроля, сметая все вокруг обжигающим огненным потоком.

– Господин комендант, – раздался ледяной вопреки всему голос, – мне начинает казаться, что у вас в центре не только бардак, но и бордель.

Комендант гулко сглотнул. Он лихорадочно закрутил головой в поисках поддержки, но Бьерри избегал встречаться с ним взглядом, а Паук стоял посреди камеры как воплощение карающей длани правосудия, беспощадной к царившему в Бьянкини произволу и взяточничеству.

– Что вы, – заикаясь и стремительно бледнея, пролепетал комендант. – Как… как можно. Это… это не то, что вы подумали.

Исчерпав весь запас красноречия, он умолк.

– Раз уж речь зашла о бардаке, – недобро прищурился Паук, – то я, пожалуй, не прочь изучить финансовые документы центра. Прямо сейчас.

Комендант бессознательно схватился за отворот пиджака возле сердца. Выглядел он так, будто его действительно вот-вот хватит удар.

– К-конечно, г-господин главный дознаватель, – запинаясь, произнес он и засеменил в сторону выхода. – С-следуйте за мной. В-все п-предоставим в лучшем в-виде.

Паук едва удостоил его небрежным кивком. Бросив на меня беглый взгляд, полный бессловесной злобы, он молча вышел из камеры. Бьерри чуть выступил вперед и заскочил в карцер прежде, чем решетка захлопнулась за спиной главного дознавателя.

– Пойдем, дочка. – Он подхватил меня под локти, помогая подняться. – Я отведу тебя обратно, пока господа разбираются.

Выждав, когда на винтовой лестнице затихнут шаги Паука и коменданта, мы побрели следом. Бьерри молчал, и я кожей чувствовала его неодобрение. Мне нечего было возразить старому законнику. Обиднее всего было то, что, несмотря на все мои старания, Паук, кажется, так и не решил взяться за дело Спиро Дьячелли и других жертв убийцы-менталиста.

– Ничего не вышло, Бьерри, – пожаловалась я. После сырого карцера меня немного знобило, и старый законник, вздохнув, накрыл мои плечи своим форменным кителем. Я благодарно улыбнулась ему, он же в ответ лишь хмуро поджал губы. – Его совершенно не волнуют беды простых людей. Я не сумела уговорить его помочь.

– Вот и хорошо, как по мне. Ни к чему тебе лишнее внимание главного дознавателя, дочка. Уж поверь мне, совершенно ни к чему такое. Чую, – он кашлянул, проглатывая крепкое словцо, – нутром, что плату за помощь он бы потребовал такую… В общем, лишнее это.

– И что же теперь делать? – Я поплотнее запахнулась в китель, согретый теплом Бьерри. – Жертва в могиле, убийца на свободе. Как спать по ночам, понимая, что я могла что-то сделать, но… не нашла нужных слов. Не подобрала к нему ключика. Не разгадала его. Не прочитала, не почувствовала…

Законник не ответил.

* * *

Привычный распорядок жизни в тюрьме и исследовательском центре постепенно менялся. Бьерри, по-прежнему ежедневно сопровождавший меня до рабочих комнат и обратно, вполголоса делился новостями. В отчаянной попытке сохранить теплое место, комендант с позором уволил главного управляющего, архивариуса, главного надзирателя тюрьмы и старшего кладовщика, некогда обласканных вниманием начальника. Остальные ходили по струнке и поддерживали в исследовательском центре образцовый порядок.

На этом, однако, перемены не закончились. Сначала я целый час прождала Бьерри, гадая, не придумал ли Паук или комендант очередного наказания для меня и не уволен ли старый надзиратель. Но после переговоров через стенку с иренийцем выяснилось, что согласно новому приказу рабочий день заключенных теперь начинался на час позже и заканчивался на час раньше. Действительно, за несколько минут до того, как часы на башне центра пробили девять, Бьерри наконец пропустили в тюрьму. Законник окинул меня хмурым взглядом, словно проверяя, не со мной ли связаны неожиданные нововведения, но я лишь покачала головой. Путь до рабочих комнат мы проделали в молчании.

А на следующее утро бригада плотников, принесших с собой свежеобструганные доски, принялась бодро сколачивать новую мебель прямо в камерах. Ирениец, братья-артефакторы и я наблюдали за этим в немом удивлении. Чуть позже доставили новые матрасы, теплые одеяла и по два комплекта постельного белья.

Я не знала, кого благодарить за все это. То ли комендант пытался выслужиться, устроив такие радикальные изменения в привычном тюремном укладе, то ли сам главный дознаватель был одержим кипучей жаждой деятельности. Конечно, добротная кровать, шкаф и плетеная циновка на полу были куда приятнее холодных камней и покосившейся мебели, но непонятно было, как долго продержатся эти перемены и чего это будет нам стоить.

– Заключенная номер семь! – рявкнул охранник, и я едва успела повернуться, как мне в руки швырнули толстый плед, поверх которого лежали две пары добротных сапожек. Темная кожа и плотная частая шнуровка по голенищу, которую мастера называли «южными петлями», однозначно указывали на личность дарителя. Выходит, вопреки чаяниям Бьерри Паук не забыл о моем существовании.

Братья завистливо присвистнули. Ирениец, ожидавший рядом со мной, растянул тонкие губы в улыбке.

– Вам повезло, Янитта, – беззлобно произнес он. – Впервые кому-то есть дело до вашей судьбы. Примите это как должное.

Я пожала плечами. Задумываться о мотивах поступков Паука не хотелось.

За все это время сам он больше ни разу не появился. Я не видела его ни в тюремных коридорах, ни в рабочей зоне исследовательского центра, и моя магия, жадно тянувшаяся к его темной силе, тоже не чувствовала его присутствия. Поговаривали, что главный дознаватель наносит регулярные визиты в Бьянкини, но наши пути не пересекались.

Нельзя сказать, что мне было жаль.

Через несколько дней после переоборудования камер нас впервые вывели на прогулку. Старший надзиратель отпер дверь, ведущую на крышу тюрьмы, и под пристальными взглядами десятка охранников нам, разномастным заключенным, которых странный приказ оторвал от незавершенных артефактов, кипящих зелий и начатых документов, надлежало провести весь следующий час на свежем воздухе. Хмурые тучи поливали крышу холодным мелким дождем.

Отсюда, сверху, город Бьянкини и соседние острова были как на ладони. Разноцветные улочки, едва различимые за серой пеленой дождя, манили вопреки непогоде. Крохотные точки – фигурки людей – сновали туда-сюда, жили обычной мирной жизнью. Темные свинцовые воды лизали каменные мостовые и основания домов, выходивших к каналам. Заливы заполняли маленькие черные лодочки рыбаков и торговцев.

Кутаясь в плащ, я забилась в дальний угол под свод сторожевой башни. Некоторое время спустя ко мне присоединился ирениец. Мастер выглядел неважно: налицо были все признаки начинавшейся простуды.

– Похоже, рвение господина коменданта зашло слишком далеко. – Он хлюпнул носом. – Многие заключенные недовольны новыми порядками, как хороши бы они ни были на первый взгляд. – У кого-то несварение от нового рациона, другие болеют после прогулок. Я не успеваю завершить реакции, но Мариусу, моему надзирателю, был дан строгий приказ следить, чтобы я возвращался в камеру на час раньше обычного. Кресло под начальником центра шатается, и все, что он делает, лишь ухудшает его положение.