— Для твоей безопасности я не скажу тебе, кто я, — ответил Голос. — И для твоего же блага я прошу тебя — помоги мне. Иначе мне придется сделать вещь, которая не понравится никому.

— Делай что угодно! — заявила Айра, а затем, неожиданно осознав, как можно выбраться из кристалла, провалилась в обычный сон.

В нем летали гигантские смешные бабочки с оранжевыми крыльями, скакали смешные тряпичные зайцы ростом с Айру и множество мальчишек и девчонок, что слушались ее беспрекословно. Были игры и погони, какие-то смешные ссоры и грустные примирения, всегда кто-то что-то рассказывал, а если вдруг начинал звучать смутный, почти неслышимый Голос, просивший помощи, то Айра просто велела, чтобы все шумели — и Голос исчезал.

И когда рано утром няня потребовала, чтобы принцесса встала, Айра долго пыталась отказаться, но пожилая женщина была с ней не менее неумолима, чем она сама с Голосом.

* * *

Знающий человек, да и не только представитель людского рода, всегда найдет знаки там, где обычный крестьянин или даже дворянин не увидит ничего.

Невежда стал бы смотреть на вырастающие впереди горы, на одиноко кружащегося вдали стервятника и даже на осла, понуро переставлявшего копыта, или уставился бы вниз, тому под ноги.

Родрис ехал ковыльной степью не первый день и, судя по всем признакам, почти одолел ее.

Сегодня Родрис устал и проголодался, но все равно разглядел старинный путевой камень в траве там, где начиналось то, что выглядело как тропа, хотя откуда ей взяться в столь безлюдных местах?

Бывший первосвященник знал, что когда-то здесь проходил тракт, один конец которого упирался в край мира, где живут только варвары, второй же шел через ковыльные степи кочевников к вольным городам.

Счистив с камня траву и землю, бывший первосвященник долго вглядывался в старые руны. Надпись была сделана на древнеимперском — языке тех времен, когда Империя простиралась от одного края мира до другого, а Внутреннее море находилось внутри ее.

Многое говорило о том, что сам мир тогда был гораздо больше.

Впрочем, это сейчас совершенно не занимало Родриса.

— Взять левее и потом прямо до конца — и там была башня чародея, разрушенная триста лет назад, — задумчиво произнес он. — А в ней наверняка отыщется кое-что, что мне в ближайшее время пригодится.

Он обернулся к безропотно стоявшему ослу — животное тоже устало за день — и снял с его спины седельные сумки.

— Отдыхай, пока есть возможность, — ласково сказал бывший первосвященник Владыки Дегеррая. — Вполне возможно, завтра тебя отберут у меня и зарежут на жаркое.

Он разложил небольшой костер из взятых с собой дров — в степи приходилось быть запасливым — и достал из котомки бараньи ребрышки, которые намеревался поджарить и съесть с луком и хлебом.

Родрис собирался поселиться во владениях варварского племени, одного из самых диких.

Оно отвергло власть хана Разужи, когда тот некоторое время назад покорил остальные народы в этих степях. За строптивость племя не поплатилось — и не из-за своего свирепого нрава, а потому, что жило далеко и было никому не интересно.

Айн смутно помнил, как они выбрались из столицы поверженной Империи, как шли по улицам — и то тут, то там натыкались на отряды варваров, орков и людоедов, издевавшихся над обнаженными, обессиленными, плачущими людьми.

Над теми, для кого не нашлось человека, подобного отцу Айна.

Смутно помнил, как помогал рыть громадную могилу, как рядом с ним наказанные за что-то варвары-могильщики рубили пальцы у мертвецов, чтобы снять дешевые кольца, не привлекшие внимания более удачливых товарищей.

Неясно осознавал, как прошел день, куда делась ночь и как следующим утром они вместе с Киром — так звали его спасителя — выехали в ставку темника Вадыя, одного из полководцев хана Разужи, имеющих собственную армию-тумен.

Кир вез с собой послание к Вадыю от одного из его родичей.

Перед внутренним взором Айна каждое мгновение сменялись картины — как отец закалывает ребенка; как взрезает собственный живот; как сапоги его ступают по кровавым лужам, потому что сухого места на полу просто нет.

Внутри у парня клокотала и плескалась ярость. Он держался за нее, чтобы не сойти с ума, — и поэтому его терял. Айн чувствовал, что он на грани, что ему надо как-то примириться с собой — но отказаться от мести значило признать себя трусом, а это было невозможно.

В то же время он опасался, что как только перестанет помнить то, что случилось в зале императорского дворца, решимость его угаснет, и поэтому он поддерживал в себе ярость, цеплялся за нее.

И постепенно то, что происходило вокруг, сделаюсь четче — Айн смог наконец осознавать мир вокруг, а не просто шевелиться, как реагирующее на удары животное. При этом ярость не стала меньше — просто он научился жить с ней, ни на мгновение не забывая о цели собственного существования.

В первый же вечер Кир вправил челюсть Айну, и сделал это для того, чтобы парень смог подтвердить, что хорошо понимает, о чем ему говорит старик.

А речи старика стоили внимания.

— Я не знаю, куда подевались наши старые боги, — говорил, помешивая в котелке пряную похлебку, Кир. — Некоторые верят еще, что и Светлый Владыка, и Дегеррай, и голубоглазый Тэнри правят нами — но тогда почему кто-то безнаказанно уничтожает их жрецов и шаманов? Место бога пустым быть не может, и Ордой правят те, кто надеется на новых покровителей. Темных, злых, жестоких — и знаешь, я больше верю в них, чем в благостного Светлого Владыку. Я слышал, у вас вешали пророков?

Айн подтвердил — перед его внутренним взором мелькнул образ болтающегося на веревке грязного человека с гигантской бородавкой на левой щеке, одного из тех, кто поднял провинцию Алые Грязи на бунт.

— Ваши ханы были правы, — Кир попробовал варево, а затем, недовольно цокнув, сдвинул котелок ближе к центру костра. — Мне не нравится то, что творится в степи. Разужа был семнадцатым сыном хана Тая. Он прошел по трупам братьев, он убил собственного отца и мать, пытавшуюся защитить мужа от сына. Он уничтожил всех других ханов, одного за другим, чтобы не осталось в степи того, кто может собрать урултай и отнять у него власть.

Наш хан верит в новых богов. Кто-то из них говорит с ним, направляет, помогает советом. В Орде большую власть имеют дервиши, они крутятся в пыли, вещая о том, что мир скоро погибнет и надо уничтожить всех, кто не верит в это.

Я не вижу такого мира, это не моя дорога. Да, я участвовал в набегах. Ходил и в вольные города, был среди тех, кто разорял ваши провинции-улусы и воевал с варварами. Но это была нормальная жизнь, когда, вернувшись из набега, ты мог купить себе овец или молодую жену и спокойно жить еще полгода или год, пока тебя не позовут в следующий набег! Ты понимаешь меня?