В Лондоне я посетил офис Virgin Records, который тогда располагался недалеко от Портобелло-роуд, и они позволили мне посмотреть кучу выступлений Sex Pistols на видео. Мне эти записи показались уморительными – это определенно была разновидность комедии, почти пародия на рок-н-ролл, они не могли играть, они стояли-то с трудом. Не все меня понимали, даже возмущались: как можно любить что-то и одновременно смеяться над этим? Но разве мы не любим наших великих комиков?

Когда в 1978 году вышла наша вторая пластинка, мы уже играли на больших площадках: из привычных грязных клубов мы перебрались на сцены маленьких театров. Обычно мы выступали в основное время, а кто-то другой трудился на разогреве. Из города в город мы передвигались на фургоне. Иные группы пошли по традиционному пути карьерного роста, играя на разогревах у более известных музыкантов и таким образом выходя на все большие площадки, но я находил подобную перспективу удручающей и изнурительной. Ведь в таком случае зрители придут не на тебя, и какой бы замечательной или инновационной твоя группа ни была, никто не обратит на это внимание. Не забывайте о Докторе Джоне!

Хилли из CBGB купил заброшенный театр на Второй авеню, и мы стали первой поп-группой, вышедшей на его сцену – в канун Нового года, кажется. По этому случаю я решил выглядеть празднично, поэтому облачился в первичные цвета: джинсы и футболку, конечно же, ярко-красного и желтого цветов. В театре было так много пыли (там не убрали), что стоило только зрителям взбодриться, как над ними поднималось настоящее облако – мы едва могли петь. Потом еще несколько дней кашляли. Прикид мой тоже никого особо не впечатлил.

На нашем третьем альбоме, вышедшем год спустя, нас все еще было четверо, но появилось больше наложений и необычных экспериментов от нашего нового друга Брайана Ино, который продюсировал наш предыдущий альбом. Мы продолжали постоянно гастролировать и для выступлений приобрели самое новейшее оборудование. Появились гитарные педали и ленточные ревербераторы, а Джерри достался портативный мини-рояль Yamaha, орган и синтезатор Prophet-5. Теперь мы могли достоверно воспроизвести часть экспериментальных звуков и аранжировок, над которыми работали в студии, но в то же время не забывали, что столь же важной задачей было сохранить плотную ритмическую основу. Мы все еще оставались живой концертной группой, а не просто добросовестно играли «как на записях». Мы знали, что без грува было бы не так весело и он важен для нас и для нашей аудитории. С добавлением инструментов и эффектов мы смогли еще больше разнообразить исполнение песен. Мы следили за тем, чтобы ни одна песня не звучала похоже на другую, по крайней мере на наш слух. Я не танцевал на сцене. Лишь слегка дергался, и то в основном ниже пояса. Невозможно было танцевать слишком вольно, даже если бы захотелось, так как необходимо было оставаться рядом с микрофоном и время от времени нажимать на гитарные педали. Я также чувствовал, что мы едва дотягивали до того, что делали в студии: текстуры, слои, эффекты и палимпсест звуков и ритмов – вчетвером мы еле-еле воспроизводили это вживую. Но все звучало классно, и некоторые из моих более отталкивающих (для некоторых) вокальных манер даже смягчались, или мне так казалось. В туре, выступая ночь за ночью, я был на грани того, чтобы действительно начать петь.

После записи следующего альбома Remain in Light мы столкнулись с дилеммой: это была не та запись, которую группа из четырех человек могла хотя бы отдаленно воспроизвести вживую. Даже если бы мы и решили, что точное воспроизведение не является приоритетом, основу этого и последующих альбомов составляло переплетение множества частей – куда более африканский подход к созданию музыки, чем мы принимали ранее. Пусть музыка и не обязательно звучала по-африкански, она обладала экстатическим чувством общности. Сочетание грува и структуры, в которой ни одна часть не доминировала и не несла мелодию сама по себе, создавало совершенно новое ощущение, которое также необходимо было воспроизвести на сцене. Правильная ритмическая текстура была так же важна для этого материала, как и любой другой элемент в песнях, а возможно, даже и больше.

Хотя публика обычно думала, что мы записали альбом в нашем новом расширенном составе, это было не так. Во время студийных сессий только гитарист Эдриан Белью[23] и несколько перкуссионистов присоединились к основной группе. Магия многодорожечной записи позволяла нам самим добавлять партии: Джерри записывал гитарную партию, а затем отдельно клавиши. Мы записали двадцать четыре дорожки и, объединяя их в группы, а затем включая и выключая в разных местах, создавали секции, которые могли заменять привычные куплеты и припевы.

Брайан Ино и я только что закончили работать над нашим собственным альбомом под названием My Life in the Bush of Ghosts. Он был создан с использованием тех же методов, что и последовавший за ним Remain in Light, с той лишь разницей, что ни один из нас не пел и не писал тексты – все было заимствованное. Из-за того, что весь вокал был семплированным, мы не могли исполнять песни с этого альбома вживую. Тем не менее благодаря этому опыту мы теперь могли смело утверждать, что поп-запись может быть сделана даже таким образом.

Но живое выступление – совсем другая история. В дополнение к Эдриану концертный состав пополнили перкуссионист Стив Скейлс, клавишник Берни Уоррелл, второй басист Баста Джонс и вокалистка Долетт Макдональд. Первые репетиции проходили в полном хаосе. Джерри, помнится, особенно точно распределял, кто что будет играть. Конечно же, в итоге мы не звучали ровно так, как на пластинке. Песни удлинились и стали более фанковыми – стала более очевидной их приверженность груву.

Наше первое выступление в расширенном составе состоялось на фестивале Heatwave в пригороде Торонто. Нам было страшно. Мы собирались исполнить почти весь новый, еще никем не слышанный материал с совершенно новым звучанием, но на всякий случай открыли концерт несколькими старыми хитами в исполнении первоначального состава из четырех человек. Фестивальная толпа была на нашей стороне. Зрители любят, когда исполнитель идет по канату: как и спортивные болельщики, они чувствуют, что их поддержка помогает команде выигрывать. Это возымело желаемый эффект. Мы нервничали, но вместе с тем пребывали в экстазе, и зрители это чувствовали. Может, местами мы играли немного небрежно, но в целом все прошло хорошо. После концерта за кулисами мы все подпрыгивали от радости. Кто-то сказал мне, что наше выступление напомнило им On the Corner Майлза Дэвиса, что я воспринял как особый комплимент. Это был совершенно новый вид исполнения для меня.

Я знал, что в музыке, которую мы только что записали, было куда меньше экзистенциальной тревоги по сравнению со всем, что мы делали раньше. Эта музыка была о потере контроля, об экстазе и трансцендентности, и живое исполнение действительно выводило эти качества на передний план. Это было не просто интеллектуальное тщеславие: я ощущал себя на подъеме. Думаю, зрители тоже иногда это чувствовали.