Другая похожая присказка гласила: «Скажи зрителям, что собираешься делать, а затем сделай это». «Скажи» вовсе не означает, что надо подойти к микрофону и сказать: «Эдриан собирается исполнить для вас потрясающее гитарное соло». Все гораздо тоньше. Режиссеры и монтажеры фильмов ужасов приучили нас к таким вещам, как первая жертва и зловещая музыка (которая порой обманывает зрителя, лишь усиливая шок в момент, когда что-то действительно происходит, но позже). И, пока мы сидим в кинотеатре, ожидая, как что-то произойдет, режиссер может играть с этими ожиданиями, показывая, что он прекрасно знает, о чем мы думаем. Таким образом, одновременно со зрителем ведутся две беседы: есть сама история и есть разговор о том, как рассказывается история. То же самое может происходить и на сцене.

Танцы, которые органично развивались в предыдущем туре, становились все более кодированными. Они все еще рождались из движений, сымпровизированных на репетициях, но теперь у меня уже не оставалось никаких сомнений в том, что, если певец, музыкант или исполнитель делают что-то спонтанно и хорошо, это легко можно повторить без риска потерять силу и смысл. Я был уверен, что подобный подход к созданию шоу (снизу вверх) будет работать. Это известно любому исполнителю. Если какой-либо новый элемент сработает хоть раз, сделайте его частью выступления. Это может быть что угодно: включить световой сигнал, снять куртку в определенный момент, спеть вокальный пассаж или разбить гитары. В конце концов все может опостылеть, и нужно быть начеку, но, когда движение, жест или звук правильные, это добавляет эмоций и интенсивности, и каждый раз это так же по-настоящему, как и в первый раз.

Не всем понравился этот новый подход. Что за рок-н-ролл требует от исполнителей всегда вставать на намеченную точку или хотя бы рядом с ней? Но, возвращаясь к увещеваниям Уильяма Чоу, если вы собираетесь сделать что-то дикое и спонтанное, по крайней мере «скажите» аудитории об этом заранее и сделайте это под светом софитов, иначе ваш вдохновенный момент не произведет должного впечатления.

Но как во все это вписывается музыка? Разве музыка не является «содержанием», вокруг которого формируются все сценические уловки? Что ж, музыка и зрелище, наверное, совместно овладевают нашими умами и сердцами, так что в конце концов не так важно, что было первым. Осветительная или постановочная идея (связанная с использованием бытовых приборов, в данном случае – торшера) сопрягается с песней (“This Must Be the Place”), и автоматически делается вывод, что здесь есть какая-то связь. В сочетании с другим световым эффектом песня могла бы показаться столь же удачной, но, возможно, более зловещей или даже угрожающей (хотя это тоже по-своему могло сработать). Иногда нам лишь кажется, что мы различаем причину и следствие просто потому, что события происходят в один и тот же момент, и это касается не только происходящего на сцене. Мы ищем глубокий смысл, находим эмоциональные связи между тем, что видим и слышим, и для меня эти связи не менее верны и подлинны оттого, что они не были продуманы заранее.

Это шоу было самой амбициозной вещью, которую я сделал в своей жизни. Хотя идея и была проста, сам факт, что все оборудование необходимо было выкатить на сцену для проверки, а затем снова убрать до начала концерта, означал дополнительную нагрузку для технического персонала. Но шоу прошло успешно, прозрачность и концептуальность его структуры никак не снизили эмоционального воздействия. Это было здóрово.

После этого я некоторое время не выступал. Было трудно превзойти этот опыт. Я снял художественный фильм, женился, стал отцом, и мне хотелось как можно дольше находиться рядом с дочерью в первые годы ее жизни. Я продолжал записывать альбомы, занимался иным творчеством, но не выступал.

В 1989 году я записал альбом Rei Momo с участием большого количества латиноамериканских музыкантов. Соблазн отправиться в тур в сопровождении большой латиноамериканской группы, играющей сальсу, самбу, меренге, кумбию и другие грувы, был слишком велик, чтобы устоять. С музыкальной точки зрения в этом туре надо было многое продумать, поэтому сценические действия не должны были быть такими сложными, как в туре, который был снят для «Не ищи смысла» (“Stop Making Sense”). Тем не менее я привлек дизайнера-продюсера Барбару Линг, которая предложила использовать многоуровневые платформы с полупрозрачной стекловолоконной облицовкой, подсвеченной изнутри. (То же самое мы использовали на съемках моего фильма «Правдивые истории».) Полукруглый слоеный дизайн платформы был заимствован со старой обложки альбома Тито Родригеса[27], хотя я не думаю, что у него она освещалась.

На этот раз группа была одета во все белое, и, несмотря на то что музыкантов было много, такие наряды позволяли им не сливаться с фоном. Наряды также были отсылкой к африканским религиям кандомбле и сантерии, приверженцы которых носят белое во время церемоний. В группе было несколько сантерийцев, так что в этом намеке был смысл.М

Я привлекал религиозный транс и ритуал и в более ранних выступлениях и записях – и никогда не терял интереса к этому аспекту музыки. Я снял документальный фильм «Дом жизни» (“Îlé Aiyé”) в Сальвадоре, Баия (Бразилия), отчасти, чтобы удовлетворить свой интерес к этим религиозным традициям. Сантерия, афрокубинское направление западноафриканской религиозной практики, и гаитянское вуду широко представлены в нью-йоркской музыке и культуре. Но именно бразильское ответвление, кандомбле, в последние десятилетия было наименее подавлено светскими или церковными властями и, следовательно, оставалось наиболее открытым, поэтому, когда у меня появилась возможность сделать фильм, я поехал именно туда.

Как и в госпеле, в основе бразильской поп-музыки и творчества лежит религия, и, точно так же, как и в азиатских ритуальных и театральных формах, костюмы, транс и танец полностью формализованы, но при этом производят невероятный эффект. И подобно тому, что я чувствовал на Бали, здесь также ощущалось, что эта практика целиком вошла в жизнь людей. Человек не просто делает нечто в воскресенье утром или в субботу вечером. Безусловно, вечерние церемонии присутствуют, но их влияние глубоко ощущается и в повседневной жизни. Размышляя об этом, я готовился к следующим выступлениям.

Я вполне мог идеализировать что-то из того, что видел, адаптируя свои впечатления для решения собственных проблем и преодоления творческих кризисов. Но даже если и так, почему-то мне казалось, что в этом нет ничего плохого.

Я отказался от отдельной группы на разогреве и вместо этого пригласил Маргарет Менезес, бразильскую певицу из (сюрприз!) Сальвадора, Баия, которая пела с моей группой свой собственный материал, а также подпевала в моих песнях. Некоторые из ее песен были на языке йоруба, и их тексты содержали явные ссылки на богов и богинь кандомбле, так что получилась одна большая счастливая семья. Маргарет была великолепна, пожалуй, даже слишком хороша. Неудивительно, что на некоторых концертах все внимание было приковано только к ней. Век живи – век учись.