После завтрака Эдвард и Генриетта пошли прогуляться. Онинаправились по тропинке, причудливо извивающейся между деревьями. Генриеттаподумала о лесах Айнсвика, так похожих на эти. В памяти воскресли старыевоспоминания…

— Вы помните нашу белку? — спросила она. — Бедняжка сломаласебе лапку, а мы ее лечили и ухаживали за ней.

— Конечно! Мы ей дали такое смешное имя. Как это…?

— Холмонделли-Марджорибэнкс!

— Точно!

Они рассмеялись.

— А старая экономка, мисс Бонди, предсказывала, что белкаубежит через дымоход.

— Нас это очень сердило!

— И она ведь действительно сбежала через дымоход.

— По вине мисс Бонди! Она внушила белке эту идею!

Помолчав, Генриетта спросила:

— Айнсвик сильно изменился? Я его представляю себе таким,каким знала…

— Почему вы не приезжаете? Могли бы сами посмотреть. Давновы там не были…

— Я знаю.

Почему она туда не ездит? Трудно сказать Она занята своимиделами, новыми связями…

— Вы всегда желанный гость в Айнсвике.

— Спасибо.

— Я очень рад, что вы его любите.

— Это самое красивое место в мире!

Она представила себя в Айнсвике в те далекие и прекрасныедни. Длинноногое худое создание с черными растрепанными волосами. Беззаботнаядевчонка, не имевшая никакого представления о том, что приберегла для неежизнь. Как хорошо было ничего об этом не знать! Если бы можно было все вернуть…

Она спросила:

— Игдрасил еще там?

— Нет, в него ударила молния.

Жаль. Имя Игдрасил она дала большому дубу. Если молниясвалила даже этот дуб, то ничто не может уберечь от ударов судьбы. Лучше невозвращаться назад!

— Вы помните, — спросил Эдвард, — приметы этого дуба?

— Игдрасил не был похож ни на одно дерево. Я рисовала его,где только могла, на всяких клочках бумаги… Я его прекрасно помню! Дайте мнекарандаш!

Он протянул ей карандаш и блокнот. Смеясь, Генриеттаизобразила смешное дерево.

— Да, это он, — кивнул Эдвард, — Игдрасил.

Они пришли на вершину холма. Генриетта села на поваленныйдревесный кряж, Эдвард устроился рядом.

— Вам не кажется, что «Долина» — это маленький Айнсвик,Айнсвик в миниатюре? — спросила она. — Может быть, именно поэтому Люси и Генриздесь обосновались.

— Очень возможно.

— Совершенно невозможно догадаться, что происходит в головеЛюси…

Решив изменить тему, Генриетта спросила, что он делал со дняих последней встречи.

— Абсолютно ничего, Генриетта.

— Это звучит весьма мирно.

— Мне никогда не удавалось что-то сделать, чего-нибудьдобиться…

Эдвард произнес эти слова таким странным тоном, что онавнимательно на него посмотрела. Он улыбнулся, и она снова ощутила, что оченьпривязана к нему.

— Может быть, это даже мудро!

— Что именно?

— Ничего не делать.

— И это говорите вы, вы — преуспевающая женщина!

— Я преуспеваю? — возмутилась она. — Вы что, смеетесь надомной?

— Нет, что вы. Вы — художница, вы можете собой гордиться.

— Многие мне это говорят, но они не понимают, и вы, Эдвард,тоже не можете понять! Скульптуру начинают не для того, чтобы преуспеть.Художник не может иначе, потребность ваять сидит в тебе, какой-то демонпреследует и изводит тебя до тех пор, пока ты его не удовлетворишь.Произведение вынашиваешь в себе, пока от него не освободишься. На некотороевремя успокаиваешься, потом все начинается сначала.

— Вам не хочется спокойной и тихой жизни? — спросил он.

— Иногда мне кажется, что я хочу больше всего на светеименно этого!

— Такая жизнь, Генриетта, ждет вас в Айнсвике. Там вы моглибы быть счастливой. Даже… Даже, если вам нужно будет привыкнуть к моемуприсутствию. Что вы думаете об этом? Айнсвик вас ждет. Это — ваш дом навсегда.

Она медленно повернулась к нему.

— Эдвард, — сказала она очень тихо, — я очень, очень к вампривязана, поэтому мне так трудно продолжать говорить вам «нет».

— Значит, нет?

— Мне больно и трудно вам это говорить, но — нет!

— Вы и раньше говорили мне «нет», но я надеялся, что сегодняответ может измениться. Еще я хочу спросить вас, Генриетта: вы сейчас былисчастливы? Вы ведь не можете этого отрицать?

— Я была очень счастлива!

— Мы оба были счастливы, и вы, и я. Мы вспоминали Айнсвик,говорили о нем. Неужели вы не понимаете, что это значит?

— К сожалению, Эдвард, это значит, что только что мы жили впрошлом.

— В прошлом не было ничего плохого!

— Вы правы, но вернуться назад невозможно. Послепродолжительного молчания он спросил удивительно спокойно:

— Это правда, Генриетта, что вы не хотите выйти за менязамуж из-за Джона?

Она молчала, и он продолжал:

— Значит — правда! Если бы не было Джона, вы бы непротивились.

Она сказала резко и твердо:

— Я не представляю себе мир без Джона! Поймите это!

— Если это так, то почему он не разведется и не женится навас.

— Джон никогда не думал о разводе. А если бы он это сделал,не думаю, что у меня появилось бы желание выйти за него замуж. Речь не идет о…Речь совершенно не о том, о чем вы думаете!

После некоторого молчания он тихо произнес:

— Джон… Как много в этом мире Джонов!

— Напрасно вы так думаете, — живо возразила она. — Таких,как он, очень мало.

— Если это так, то чем лучше! Я просто высказал свое мнение.— Эдвард встал.

— Лучше будет, если мы вернемся.

Когда закрылась дверь дома и Герда села за руль, у неевозникло чувство, что она едет в ссылку. Ей казалось, что ее насильно выгналииз дому. Предстояли эти кошмарные выходные, а дома ждало еще столько дел,которые она не успела сделать.