— Ну, некоторые там живут, — обосновал Арсений, вспомнив о Вере. — Например, в книгах. Когда сочиняешь что-то, или читаешь, то непонятно что здесь, а что там — в твоем воображении.

— Это графоблудство. Правильный автор ничего не сочиняет, — строго сказал Иван Иванович. — Все должно на реальных событиях основываться. Вы, я вижу — автор?

— Да, — солгал Романов.

— Ух, ты! — обрадовался Иван Иванович. — И что же вы пишете? Надеюсь, не роман своего поколения?

— Не знаю еще, — честно ответил Арсений.

Иваныч почему-то вызывал сильное расположение, и Арсений не заметил, как за пять минут выложил старичку все — о «Царь-банке», Вере, и неподдающейся первой странице.

— Все понятно, — сделал вывод Иван Иванович, когда Арсений умолк. — Зачем тогда писать взялись? На чудо надеетесь?

— Какое чудо?

— Мало ли чудес? Регулярно случаются. Да вот хотя бы. Видите это? — Иваныч держал в руках литровую банку с водой.

— Вижу. Вы что, сейчас ее в вино превратите?

— Зачем же? Вино и в магазине продается. Но я смогу вылить вам эту воду в карман, а сыра в кармане не будет. Попробуем?

— Пожалуйста.

Оттягивая боковой карман халата, Арсений почувствовал, что от старичка у него начинает кружиться голова. Иван Иванович резко перевернул банку, и холодная вода потекла по ногам Арсения, образовав вокруг его шлепанцев солидных размеров лужу.

— Сыро, конечно, — глубокомысленно заметил Иваныч. — Но сыра, как я и обещал, в кармане нет. Вот вам и чудо. Слова не только слушать, их знать надо. И не только в лицо.

Не сходя с места, Арсений переминался с ноги на ногу, удивляясь не столько произошедшему, сколько своему совершенно спокойному к тому отношению. Как будто именно так все и должно было случиться: старичок на кухне, неожиданный разговор, лужа под ногами. Сунув руку в мокрый карман халата, Романов нашел там основную часть своего промокшего обеда.

— Должен вас разочаровать, Иван Иванович. Сыр в кармане есть! — Арсений медленно, одно за другим, будто карточный игрок, выкладывающий на стол победоносную комбинацию, положил рядом с половиной батона размякшее масло в фольге и брусок пошехонского сыра. — Вот! Сыр!

— В самом деле? — выглядящий удивленным, Иван Иванович надел очки и внимательно рассмотрел поочередно сыр, масло и хлеб. — Да, это сыр. Кажется, пошехонский сорт, неплохой.

— Вы говорили, что сыра у меня в кармане не будет, — Арсений наслаждался победой. — Вот же он, перед вами.

— Я о сырости говорил. А она к сыру прямого отношения не имеет. К тому же, я ведь не сказал, что сыра не будет на столе. Здесь много чего есть. Да вы, кстати, присоединяйтесь. Чай остывает. А с книгой, если хотите, я вам помогу.

— Поможете? — Романов почувствовал, что в его жизни опять назревают важные события. — А как?

— Я много повидал. Есть что вспомнить, детям нечего рассказать, — Иваныч, как могло показаться, шутил, но глаза его смотрели очень серьезно.

— Почему рассказать нечего?

— Когда-то нельзя было. Государственная тайна. Теперь и не поверит никто. Иных уж нет, как говорится. А те — долечиваются. Короче говоря, так. Если хотите, я буду вам рассказывать, а вы — записывать.

— Что рассказывать? — Арсений чувствовал, что порассказать старичок может немало.

— Неизвестные факты войны. Белые страницы, так сказать, — старичок хихикнул. — Я в особой лаборатории Военного Совета служил. Специальные задания, значит, выполнял. Все началось в один ненастный вечер, когда поезд доставил меня в столицу…

Когда Арсений пил вторую чашку, он уже не сомневался, что в лице Иваныча явилась сама судьба. Встреча не могла быть обычной случайностью. Старик был словоохотлив, речь его искрилась неожиданными оборотами, а обстоятельства жизни казались достойными описания не то что в книге, но даже и в кино.

— Я не претендую на гонорары, — сказал Иван Иванович. — Однако, молодой человек, бесплатно я вам помогать не стану.

— Но у меня… — Романов отряхнулся от мечтаний и ощутил отжатую влажность кармана. — Нечем вам платить.

— Много не возьму. Пачку черного чая в день, и через неделю ваша книга будет готова.

— Договорились, — Романов очень не хотел, чтобы старик в тренировочном костюме сейчас оказался очередным сновидением и унес с собою всякую надежду написать хоть что-нибудь.

Теперь Арсению оставалось только слушать и записывать воспоминания старого разведчика. Неделю подряд Иваныч заходил в одно и то же время, получал оговоренную пачку, заваривал себе невероятно крепкий чай и начинал рассказывать. Впоследствии Арсений лишь добавлял некоторые выдуманные подробности, представлявшиеся ему живописными. Текст быстро разрастался. Как и обещал старик, через неделю книга была написана.

Какие чувства испытывают к слону паразиты, живущие на его поверхности? Большинство из них помнит, что слон — существо свободное, вовсе не обязанное питать собой колонию насекомых. Но под толстой кожей бьется доброе сердце, а интеллект слона занят вопросами более важными, чем состояние собственной поверхности. Слон делает добрые дела. Он помогает людям. Например, при вырубке лесов…

(Сергей Журавлев, «Письма из зоопарка». Москва, 2013)

Дни и ночи фиксировались в бортовом журнале, незаметно собираясь в недели. Прозрачный стенд с картой в кают-компании неизменно светился неоном, и каждое утро вахтенный стирал линию оставшегося за кормой маршрута. Когда я спросил об этом у комиссара Абрамыча, он ответил мне загадочной фразой: «Что наверху, то и внизу».

Преодолев около десяти тысяч морских миль, мы уклонились от встречи с японскими субмаринами у берегов Мадагаскара, вошли в глубины Индийского океана и взяли прямой курс на Бомбей. По моим расчетам, сухопутный этап экспедиции мог начаться со дня на день.

Мне пришлись по душе нехитрые развлечения команды…

Представляя все сложности дальнейшего путешествия, я стал особенно ценить замкнутый уют каюты, возможность спать без ограничений и концерты в кают-компании. Подводники, как мне показалось, были готовы к появлению нового человека на борту. Во всяком случае, они спокойно отреагировали на образовавшегося пассажира и лишних вопросов не задавали.

На третий день путешествия меня поселили в четырехместной каюте номер семь, своими размерами почти не отличавшейся от купе поезда, но комфортом значительно его превосходившей. Отсутствие окна, которое на железной дороге является главным развлечением, компенсировала большая акварель — отливающий серебром и ультрамарином арктический пейзаж.