Сейчас она его впервые рассмотрела. Похоже, Петрович ее ровесник — то есть под семьдесят. Но еще крепкий, поджарый. Большие залысины, волосы светло-пегие, прямые, а на лице обращают на себя внимание резкие вертикальные морщины от носа к углам губ. Сигарету держит между указательным и средним пальцами, довольно изящно. Причем Леля уже когда-то видела это характерное лицо — резкое, медальное, с глубокими вертикальными морщинами… Ну, может, в транспорте где-нибудь пересекались или в магазине.

— Пашку арестовали? — спросила она.

Петрович поднял глаза, посмотрел внимательно:

— Задержали пока. Но, скорее всего, арестуют. Не вернется Пашка сегодня. — Глаза его под нависшими бровями оказались неожиданно острыми. Маленькие такие буравчики просверлили Елену Семеновну. И она вспомнила, при каких обстоятельствах видела эти буравчики раньше.

— Вы Потапов? — спросила она. — Вы участковым служили на Краснофлотской? — И почему-то заволновалась; быстро подстелив газету, уселась на стоящую рядом табуретку.

— Ну да, Елена Семеновна! Наконец-то узнали. Опять мы с вами при нехороших обстоятельствах встретились.

— Вы меня помните?! — удивилась Леля.

— Да как же такую храбрую даму не запомнить?! — усмехнулся участковый.

Уже почти пять лет прошло. Тогда Елена Семеновна вместе с Машей, Юркиной женой, попала в переплет… Потапов вовремя появился. Он в то время участковым был в том районе, на Краснофлотской. Надо ж, всю жизнь в полиции, а только до участкового и дослужился. Без образования, конечно. Но он тогда дельным Елене Семеновне показался.

— Я уж пятый год на пенсии. В тот год и ушел. Охранником теперь в «Стройматериалах» работаю, — продолжал между тем Потапов.

— А почему за ремонт взялись? Не хватает пенсии?

— Дочке хочу помочь. Если точнее — внучке. Внучке квартиру надо покупать, она в Москве осталась после университета.

Он произнес «дочке´», с ударением на последнем слоге.

— Вас ведь, кажется, Порфирием Петровичем зовут? — опять спросила Елена Семеновна. — Какое редкое имя!

— По деду так нарекли. Дед мой был Порфирий Порфирьевич. Редкое, да. Поэтому зовут больше по отчеству — Петрович просто.

— Порфирий Петрович, — обратилась к нему Елена Семеновна, и он улыбнулся. — Вы, как человек с опытом работы в полиции, что думаете по поводу Пашкиного ареста? Я за него беспокоюсь: знаю его немного и не могу поверить, что он убил. Его ведь здесь допрашивали, при вас?

Потапов потушил сигарету в стоящем на столе блюдечке. На нем еще лежали остатки бутерброда в небольшой лужице пролитого чая: видимо, перед приходом полиции Петрович с Пашкой завтракали и кто-то чай пролил. «Ладно, бог с ним», — подумала Елена Семеновна, отводя взгляд. Хотя ей не нравился беспорядок в ее собственной кухне.

Вероятно, она все же слегка поморщилась, потому что в глазах-буравчиках отразилась насмешка. Да он ее дразнит! Или изучает реакцию? Ох, загадочный какой-то этот Петрович, хотя и простецкий…

— Против него много всего накопилось, — сказал наконец Потапов. — Во-первых, на месте убийства бейсболка его. И сам он признал, и я эту бейсболку помню: на козырьке метка — клей чуть-чуть присох, он в ней обои клеил. Я ему еще отмывать помогал. Его бейсболка, точно. Он утверждает, будто потерял ее. Во-вторых, алиби отсутствует: сюда он пришел сегодня поздно, после десяти. Я утром без него начал. Пришел взбаламученный, что тоже против него, и рассказал, что с утра ходил смотреть полученную в наследство квартиру — то есть неподалеку от места убийства находился и без свидетелей, была возможность убить. Вот с мотивом слабее. Погибшая его подозревала в убийстве учительницы — и это в полиции считают мотивом. Оно бы так и было, если б могли доказать, что учительницу он убил. Однако с учительницей там совсем непонятно. Надо насчет того преступления разобраться, тогда и с Пашкой прояснится.

— Порфирий Петрович, миленький, а вы-то верите, что Пашка убил? Вы ж тоже с ним знакомы…

Петрович погрустнел, спрятал свои буравчики под нависшими веками:

— Верю — не верю… Похоже — не похоже… Умная женщина, а такими бабскими категориями рассуждаете. Тут доказывать надо. Надо понять и доказать. При чем здесь «верю», это ж не церковь… — Он замолчал и опять поглядел на нее внимательно, изучающе.

Молчание затянулось. Елена Семеновна тоже выдерживала паузу: ждала. Наконец Потапов добавил:

— Тут вот какая зацепка. Когда Пашка сегодня пришел, мы стали с ним чай пить, и он мне рассказал, что без него побывал кто-то в той квартире, у учительницы: рылся кто-то в ее вещах…

— Это не сегодня! — перебила Елена Семеновна. — Это когда убили Соню, все в ее квартире перерыли.

— В том-то и дело, что сегодня повторилось! Пашка пришел часов в десять и мне рассказывал, что он расстроился сильно, когда в квартиру зашел: был перед похоронами, все убрал, а теперь опять не так лежит, видно, что хозяйничал кто-то. Таня, жена его, не ходит туда. Он думал — может, полиция. Но это вряд ли. Полиция не станет.

— Что же там могли искать? — удивилась Елена Семеновна. — Книгу какую-то?

— Не обязательно книгу. С женой бы Пашкиной поговорить — может, она скажет, что у учительницы такое ценное имелось.

Майор Полуэктов снова думал. После допроса подозреваемого Лукина многое прояснилось. В роли той самой ниточки, которая все доказательства за собой тянет, выступила бейсболка. Она, безусловно, принадлежит Лукину: и он сам признал (куда ему деваться-то?), и Потапов, бывший участковый с Краснофлотской улицы, очень кстати тут оказался — тоже подтвердил. Это железная улика. И алиби нет; напротив даже — в момент преступления Лукин находился в районе убийства, запросто мог столкнуться с Данилкиной хоть бы и в подъезде. Мало ли что сказала ему баба, а он пошел за ней и убил. Например, пригрозила, что знает, что он убил старуху. Муж ее подтверждает: были у нее на сей счет подозрения. У бабы ведь язык что помело. Здесь все сходится.

Что в квартире все перерыто, так это тоже не аргумент: сам и перерыл, чтобы запутать следствие. Кстати, когда Аргуновскую убили, тоже перерыли все — так, может, Лукин этот ход еще тогда придумал? А сейчас повторил. А что: залез в квартиру вор, убил хозяйку, а он, Пашка, якобы и ни при чем тут. И почерк обоих убийств сходен: удушение.

Мотив первого убийства также налицо, совершенно очевидный и понятный: ускорить получение наследства. Подозреваемый, разумеется, возражает: и не знал, мол, о наследстве, от полиции только услышал уже после смерти Аргуновской. А вот муж второй пострадавшей, Данилкин, клянется, что знал Павел Лукин о наследстве. Свидетель Данилкин показал: его жена слышала, как старуха еще месяц назад, перед тем как в больницу лечь, Павлу о наследстве говорила. Они на пороге старухиной квартиры разговаривали: парень уходил уже, а старуха дверь раскрыла и твердила: не сомневайся, мол, квартира вам будет. Данилкина в это время с третьего этажа только начала спускаться, они ее не видели. Довольно громко старуха кричала, она ведь глуховата была. И, на свою беду, Екатерина Данилкина стала после убийства старухи об услышанном рассказывать соседям: Лукина подозревала… Дальше все просто.