На следующий день, 24 февраля (9 марта), на улицы столицы высыпали новые толпы. Морис Палеолог так описывал эти события: «Волнения в промышленных районах приняли сегодня утром резкую форму. Много булочных было разгромлено на Выборгской стороне и на Васильевском острове. В нескольких местах казаки атаковали толпу и убили нескольких рабочих». В других местах вновь появившиеся казачьи разъезды были без традиционных нагаек. Заметив это, толпа приветствовала казаков и охотно расступалась, пропуская всадников. Те, в свою очередь, стали обмениваться шутками с демонстрантами, заверяя, что не станут в них стрелять.

В субботу забастовало большинство рабочих Петрограда. Остановились поезда, трамваи, таксомоторы. Толпы демонстрантов заполнили улицы. По свидетельству Палеолога, «публика начала приходить в возбуждение. Пели „Марсельезу“, носили красные знамена, на которых было написано: „Долой правительство… Долой Протопопова… Долой войну… Долой немку…“» Чувство тревоги охватило население города. Вечером в Мариинском театре состоялся концерт скрипача Джордже Энеску. Зал был почти пуст, в нем сидело не более полусотни ценителей музыки. Отсутствовали и многие оркестранты. Подойдя к краю широкой сцены, Энеску исполнил концерт для горстки своих почитателей, сидевших в первых рядах кресел.

Ночью и в течение дня на экстренном заседании Совета министров обсуждался неотложный вопрос о снабжении продовольствием. Правительство направило императору телеграмму с настоятельной просьбой вернуться в столицу. Все члены кабинета, кроме Протопопова, решили уйти в отставку, порекомендовав государю назначить правительство, приемлемое для Думы. Однако царь отказался это сделать. Находясь в восьмистах верстах от Петрограда, введенный в заблуждение Протопоповым, который докладывал, будто ничего опасного не происходит, император решил, что в Питере очередная стачка, каких в продолжение его беспокойного царствования было не счесть. Князю Голицыну, председателю Совета министров, он заявил, что об отставке правительства не может быть и речи. А генералу Хабалову, командующему войсками Петроградского военного округа, направил телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны против Германии и Австрии».

Смысл телеграммы был однозначен: в случае необходимости для очистки улиц от бунтовщиков следует применить войска. Согласно разработанному Протопоповым плану, на подавление беспорядков следовало сначала бросить полицейские части, затем казаков, вооруженных нагайками, и, как последнее средство, пустить в дело воинские подразделения, оснащенные винтовками и пулеметами. Успех плана в конечном счете зависел от боеспособности столичного гарнизона.

Между тем качество войск Петроградского гарнизона оставляло желать много лучшего. Кадровые войска – отборные пехотные и кавалерийские части, преданные своему императору казаки и стрелки – давно сложили свои головы среди стылых равнин Польши и Галиции. Оставшиеся надежные части находились на фронте. По распоряжению Поливанова, в бытность его военным министром, в Петрограде скопилось до 200 тыс. новобранцев, ожидавших [вернее, не желавших] отправки на передовые позиции. Расквартированные в Петрограде казачьи части были укомплектованы безусыми юнцами, недавно прибывшими из станиц и не имевшими опыта подавления уличных беспорядков. Многие солдаты из запасных батальонов были людьми немолодыми, лет под сорок; часть таких батальонов была укомплектована недавними мастеровыми, жителями рабочих окраин Петрограда. Бойцы из них были никудышные, поэтому их оставили в столице в надежде, что близость к семьям удержит горе-вояк от участия в мятежах. «Офицерский состав, – отмечал Бьюкенен, – которому было вверено их обучение, был слишком малочислен, чтобы держать в руках такое количество людей. Он состоял из прибывших с фронта инвалидов и раненых и молодежи из военных училищ, совершенно неспособной поддержать дисциплину при наступлении кризиса». Находясь в разлагающей обстановке тылового города, многие части не занимались даже боевой подготовкой: не хватало ни винтовок, ни офицеров.

Несмотря на непригодность солдатских кадров, генерал Хабалов был все же готов выполнить повеление императора. Выйдя утром на улицу, петроградские обыватели увидели расклеенные по приказу Хабалова афиши, в которых уведомлялось, что запрещены все собрания и митинги и что сборища будут разогнаны с применением силы. Все бастующие, которые наутро не вернутся на свои места, будут мобилизованы и отправлены в действующую армию.

На приказы эти никто не обращал внимания. С Выборгской стороны к центру столицы устремились людские потоки. Из казарм молча выходили солдаты. В половине пятого на Невском проспекте у Аничкова моста послышалась стрельба. Было убито и ранено полсотни человек. Число убитых в разных частях города в этот день составило две сотни. Многие солдаты были озлоблены и неохотно выполняли приказания офицеров. На Знаменской площади перед Николаевским вокзалом рота Волынского полка стреляла в воздух. Рота лейб-гвардии Павловского полка отказалась открыть огонь, был убит ротный командир. Порядок был восстановлен лишь после того, как верная императору рота лейб-гвардии Преображенского полка разоружила мятежников и загнала их в казармы.

После совещания с растерявшимися министрами озабоченный Родзянко отправил императору телеграмму: «Положение серьезное. В столице анархия. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. На улицах происходит беспорядочная стрельба… Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство». И закончил похожим на крик души призывом: «Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на Венценосца». Обратившись к графу Фредериксу, государь насмешливо заметил: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему даже отвечать не буду».

Не желая идти на уступки, царь решил направить в Петроград войска. Пожилому генерал-адъютанту Н. И. Иванову он приказывает снять с Галицийского фронта четыре отборных полка и «водворить полный порядок в столице и ее окрестностях», если понадобится, то военной силой. Телеграфом он повелевает князю Голицыну уведомить о том, чтобы «занятия Государственной думы прервать» и уведомляет, что через несколько дней приедет в Петроград. «Выезжаю послезавтра [28 февраля], – телеграфировал царь императрице Александре Федоровне. – Разобрался здесь со всеми важными вопросами. Спи хорошо. Да благословит тебя Господь». Хотя днем погибло двести человек, в Петрограде ночь прошла спокойно. Вернувшись из Финляндии, английский посол заметил: «Часть города, по которой мы шли к находившемуся неподалеку от вокзала посольству, была совершенно спокойна и, за исключением нескольких военных патрулей на набережных, отсутствия трамваев и извозчиков, в ее общем виде не было ничего особенно необычайного». Палеолог, возвращавшийся домой в 11 часов вечера, проезжая мимо особняка Радзивиллов, увидел ярко освещенные окна: хозяйка принимала гостей. Среди вереницы элегантных экипажей и автомобилей посол заметил у подъезда мотор великого князя Бориса Владимировича.

Понедельник 27 февраля (12 марта) был поворотным днем для Петрограда. Еще утром царское правительство обладало хотя бы видимостью власти. Вечером власть перешла к Государственной думе.