Мне кажется, что ответы на эти соображения заключаются уже во всём предыдущем исследовании. Но они там рассеяны по разным местам, потому что главная цель труда не заключалась собственно в опровержении этих соображений. Однако же так как и настоящий вопрос имеет свою важность, то мы совокупим здесь вместе те отдельные черты опровержения, которые сюда идут, и дополним их несколькими специальными заметками.

Я нисколько не отрицаю того факта, что в азиатской общей прародине индоевропейских народов зародилось множество поэтических мотивов, где высказались верования, понятия и миросозерцание первоначального, единичного арийского народа; я не отрицаю, что эти мотивы могли быть унесены из Азии разными членами арийской семьи принесены ими в Европу, и тут, на новых поселениях, при новых влияниях получили своеобразную форму и развитие, сохранив однако же везде коренные черты первоначальной основы. Мудрено было бы сомневаться во всём этом ввиду результатов, добытых в последнее время сравнительною мифологиею, этою новою наукою, которая, едва возникнув, успела уже совершить такие великие и блестящие подвиги. Её доводы, основанные на столько же глубоком и многостороннем филологическом знании, как и на глубоком и тонком анатомическом расследовании, неотразимы. Индийские, персидские, греческие, римские, кельтские и германские верования, мировоззрения и обряды одинаковы в корню своём, все идут из одного и того же источника. Славянская наша ветвь не составляет здесь исключения и, точно так лее, как все остальные ветви индоевропейского семейства, не могла не принести с собою в Европу поэтических мотивов, которые на прежней прародине играли известную роль в отправлениях поэтической, художественной и веровательной силы народов.

С другой стороны, я нисколько не отрицаю, что те мотивы, которые составляют основу наших былин, возникли в Азии, в доисторические ещё времена, и везде, где только это было мне возможно, я в своём исследовании именно старался возвести каждый мотив до древнейших доступных мне первообразов его; а первообразы эти всякий раз оказывались древнеазиатскими, мифическо-религиозными, и указывали, относительно первоначального зарождения своего, на древность доисторическую, нам теперь недосягаемую.

Но из этого вовсе ещё не следует, что те древнейшие мотивы, которые принесены славянским племенем из Азии в Европу, именно и уложились в наши былины в форме самостоятельной славянской обработки; или наоборот, что наши былины не что иное, как сложившиеся в славяно-европейской форме и на славяно-европейской почве общие индоевропейские мотивы, вынесенные из Азии.

Нашему соображению представляются два обстоятельства: одно — это древнейшие, доисторические мотивы азиатской прародины, принесённые в Европу всеми индоевропейскими племенами (в том числе и славянским); другое — это русские былины, которые по коренным своим мотивам восходят до времён глубокой доисторической древности. Два эти обстоятельства близко родственны, в известных пунктах, именно в начале своём, соприкасаются, и тем не менее это два обстоятельства совершенно разные, совершенно расходящиеся.

Обозревая то, что в последнее время сделано было в Европе, особенно Сильвестром де Саси и Бенфеем, для верного уразумения обращающихся в Европе сказок, Макс Мюллер, один из самых могучих и передовых в настоящее время представителей сравнительного языкознания и сравнительной мифологии, говорит, что у нас у всех теперь в руках сказки двух родов; "Первый род сказок — это те легенды, которые были известны первоначальной арийской расе, прежде чем она разделилась на индийцев, греков, римлян, кельтов; их можно назвать первичными или органическими. Второй род сказок — те, которые в более позднее время перенесены из одной литературы в другую; их можно назвать вторичными, или неорганическими. Первые представляют один общий древний пласт языка и мысли, идущий от Индии до Европы; последние состоят из обломков разных пластов, перенесённых разными естественными и искусственными путями из одной страны в другую. В каждом арийском языке мы различаем общие и чужие слова: первые составляют древнее наследство арийской расы, а последние заимствованы римлянами от греков, германцами от римлян кельтами от германцев. Так точно мы должны делать различие между общими, первородными арийскими легендами и легендами, заимствованными и пересаженными в позднейшее время. Правила, управляющие словами, с одинаковою силою прилагаются и к сравнительному анализу легенд. Когда мы находим в санскритском языке слова точь-в-точь те самые, что в греческом, мы уже знаем, что это не могут быть одни и те же слова. Звуковая система у греческого языка другая, чем у санскритского, и для того, чтобы доказать своё первобытное тожество, слова должны наперёд доказать, что они вынесли изменившее их влияние той звуковой системы, которая свойственна каждому отдельному языку. Санскритское слово ekatara не может быть тожественно с греческим ekateros, английское слово better не может быть тожественно с персидским behte; немецкое слово ei не может быть тожественно с английским eye. Если бы это были одни и те же слова, они непременно гораздо больше были бы непохожи одно на другое, именно вследствие того влияния, которое сделало греческий язык непохожим на санскритский, персидский на английский, английский на немецкий.

То, что Сильвестр де Саси, Бенфей, Макс Мюллер и другие новейшие исследователи замечают про европейские сказки, в полной мере относится и к поэтическим произведениям русского народного творчества. Одни из них первичные, другие вторичные.

Ко вторичным, без всякого сомнения, относятся — наши былины.

Если б они были создания не заносные, не чуждые, не иноземные, а, напротив, самообразовавшиеся на нашей почве, из первородных общеарийских элементов, что бы мы тогда находили в них?

В них соединялись бы два коренных явления: во-первых, общая арийская основа и, во-вторых, славяно-русская её переработка. Что касается до первой, то она должна была существовать у славянского племени в форме самой неразвитой, зародышной; арийской прародине, в доисторические времена, до разделения арийского племени на народы, эта основа, если даже и в Ведах, т. е. в древнейших памятниках отделившейся и самостоятельно сформировавшейся индийской народности, все эпические основы являются чем-то в высшей степени эмбрионным, не установившимся в твёрдую, определённую форму? Что касается до второй составной части, то тут мы бы находили уже полное преобладание славяно-русского элемента, как в общем взгляде на вещи, в миросозерцании, так и в исторических, эпических и бытовых подробностях.

Поэтому, если бы сравнивать наши былины с азиатскими поэтическими произведениями, то мало того, что былины наши имели бы наибольшее сходство с