показала, что не все подчинено Непобедимому, что и Непобедимый беспомощен перед вечным. Он, темник Великого хана, готов был преклониться перед этой мертвой головой. Виданное ли дело, чтобы непобедимый воин скукоживался перед бабой, тем более перед мертвой. Мозг разбух, голова отяжелела. Он мрачно супился, видя ожидание служителя. Запыхтел в раздумье и лишь через некоторое время распорядился:

– Похоронить по руситскому обычаю.

Служитель перегнул хребет напополам и, держа голову Евдокии в высоко поднятой руке, задом выбрался из шатра.

Темир-карача вытер саблю о полу халата и тяжело плюхнулся на свое место.

Позже приказал собрать в крепости добычу и потом сжечь дотла оставшиеся строения.

Когда городище догорало, орда поднялась с места. Повозки с добычей загромыхали по ухабам. Полон из женщин, детей и раненых мужчин подгоняли плетьми. Но темник был угрюм. На душе покоя не было.

Его воины во все глотки орали ему славу как победителю, но Темир-карача не чувствовал себя таковым.

Диана оторвала локти от столешницы и откинулась назад, рука машинально схватилась за горло, по нему прошлась жгучая режущая боль. Показалось, что голова отделилась от туловища и взмыла вверх. Однако пальцы обнаружили ее на месте. В сознании всплыло лицо темника. Девушка вздрогнула и открыла глаза, вместо Темир-карачи увидала перед собою Скротского. Память вернула ее в эту комнату. Но в первое мгновение Диана удивилась, что голос за спиной прозвучал по-русски и был не похож на голос темника.

– Глупое упрямство. Стоило ли отказываться от головы? Ведь вместе с головой можно было сберечь жизнь. Дух Сусанны губителен для потомков. Ты хочешь знать, что произошло с сыном Евдокии? – спросил Прондопул.

Девушка сделала глотательное движение. По горлу все еще блуждала боль, слова застряли в нем и не выходили наружу. Она кивнула.

– Ему так же, как Евдокии, отрезали голову через двадцать лет, – безразлично произнес архидем. – Все это будет продолжаться и после тебя, если ты не поймешь, что надо отказаться не от головы, а от упрямства. Евдокия могла бы облегчить участь потомков, но она была слепа. Не знала, как на всех отзовется ее выбор. Но ты знаешь. От тебя зависит твоя судьба и судьба потомков. Можешь умереть прежде времени и умертвить, подобно Евдокии, сына и внука, но можешь изменить все.

Диана потерла пальцами горло. Боль пропадала. Предупреждение Прондопула напугало. Естественно, она не хотела, чтобы все произошло плохо. Хотя сына у нее еще не было, а внука и тем паче, тем не менее жутко становилось от мысли, что она может стать причиной их несчастий. Но, несмотря на это, возникал внутренний протест. Девушка вспоминала решимость Евдокии и не могла осудить ее. Евдокия не должна была принять другого решения. Тогда бы это была не Евдокия, и тогда бы у Дианы не появилось чувства гордости за нее. Архидем услышал эти мысли, и они ему не понравились.

– Ты помнишь, как умер твой дед? – спросил он холодно.

Диана помнила трагический случай, который произошел несколько лет назад.

– Да, – отозвалась, – он попал под машину.

Архидем сделал долгую паузу, она встревожила девушку.

– Ты можешь догадаться, как умрет твой отец, – сказал он.

Девушка впилась в черные глаза Прондопула:

– Вы хотите сказать, он умрет не своей смертью? – прошептала.

– Да, и это неотвратимо, – скучно, но твердо подтвердил архидем.

– Но почему этого нельзя изменить? – воскликнула она, и противная дрожь прокатилась по телу. – А как же выбор?

– Он сделал его, – сухо бросил Прондопул. – Поступил опрометчиво и слепо, как все до него. Изменить невозможно, возврата не бывает. Дух Сусанны тащит всех за собой.

– Я не стану иметь детей, – запальчиво выплеснула Диана.

– Это не от тебя зависит.

– Но я не хочу!

– Избери путь, на котором не надо бояться будущего.

Сердце девушки металось под ребрами, не находя выхода. Глаза архидема парализовали. Исподволь в нее вошла липучая покорность, принудила опустить плечи. Диана прошептала:

– Что я должна делать?

– Изменить духу Сусанны. Он – начало всех бедствий.

– Вы же говорили, что в ней была моя душа.

– Ты можешь отказаться от прошлого, сделав иной выбор.

Диана увязла в словах Прондопула, словно в болотистой жиже. Жесткая рука прикоснулась сзади. Заставила вздрогнуть.

– Прими дух Иуды, – надавил архидем, – через его потомка.

– Кто он? – выдохнула девушка.

– Он перед тобой.

Мысли медленно ворочались в голове Дианы.

Лицо Скротского перед глазами вызывало отторжение. Из-за Скротского она оказалась в этой квартире перед Прондопулом. Ее словно ошпарило. Как она раньше не сообразила, что Вадим навязан архидемом? Изнутри пошел протест, и она вскочила на ноги. Коварство. Диана не желала видеть Скротского, не хотела находиться рядом с ним, чьим бы он потомком ни был. Она стремительно выбежала из комнаты.

Вадим был ошеломлен. Такое родство с далеким предком показалось лестным, кружило голову и обескураживало одновременно из-за мрачной славы имени. Вадим глянул в спину девушке. Голос архидема подтолкнул его:

– Не подпускай к ней Василия.

Скротский послушно кивнул и бросился за Дианой.

Глава сорок пятая

Принуждение

Василий продолжал мучиться в поисках собственной памяти. Услышанное от Прондопула никак не укладывалась в голове. Принять такое было чрезвычайно трудно. Просто невозможно. Однако по какой-то причине в первую встречу с Пантарчуком он бессознательно произнес слово «Магдалина». Почему? Что это? Случайность или некая неосознанная связь, хранившаяся в закоулках потерянной памяти?

И все-таки верить архидему Василий не собирался.

А тут вдобавок давила ложь, связанная со Скротским и с Эмилией. Противно было вспоминать о них. Но вместе с тем угнетало состояние неопределенности. Где же была настоящая правда о его прошлом?

Через день Василий решил еще раз увидеть Скротского. Натянул рубаху с коротким рукавом и постучался в номер Петра, чтобы предупредить. Но Пантарчук собрался вместе с ним. Надел костюм и вышел на крыльцо. Василий ждал возле машины. Утренний воздух в сосновом бору, где располагалась гостиница, был очень хорош. Петр вдохнул его и шумно шагнул по тропинке.

К дому на улице Баумана подъехали быстро. Василий не сомневался, что рано поутру застанет Скротского в квартире.

Они вошли в темный подъезд, напористо и громко постучали в дверь. Изнутри не сразу кто-то завозился, вставляя ключ в замочную скважину, щелкнул замком. Дверь приоткрылась, высунулось сонное помятое мужское лицо. Василий ожидал увидеть лицо Скротского, но наткнулся на незнакомое.

Лицо хрипловато пробурчало:

– Чего тарабанишь, звонок не видишь?

Василий заметил сбоку черную кнопку, пожал плечами и попросил позвать Вадима Скротского.

– Так и стучи к Вадиму, а я тут при чем? – лицо зевнуло и