На этот раз мы познали страсть еще более глубокую, чувственную, эротическую. И снова говорили о том, что для нас обоих все это настоящая революция (да-да, именно это слово)… великое потрясение… и что мы не позволим разрушить это счастье.

Мы так и не выбрались из дома. Я познакомилась с турецким любовником хозяина квартиры, а потом услышала фантастическую историю Аластера — гея и наркомана, — которого Томас нашел при смерти, но спешно отправил в госпиталь и тем самым спас ему жизнь. (Он явно смущался роли героя и неохотно признался в том, что вместе с любовником Аластера ремонтирует мастерскую, которая была залита кровью при нападении.) Я немного рассказала о своем браке, пустом и бессмысленном. Мы вместе приготовили наш первый домашний ужин — пасту с анчоусами и томатным соусом, — из его холодильнике даже нашелся настоящий пармезан. Я продемонстрировала Томасу свой скромный талант в оригами. И мы говорили, говорили, говорили. Это возбуждало не меньше, чем физическая страсть, — потому что в тех словах, что мы произносили (только по-немецки, по его настоянию), звенели те же сильные чувства, пылкость и восторг, которые окрашивали каждое наше мгновение.

Я должна признаться, что вчерашний день был самым счастливым в моей жизни. Потому что никогда прежде не знала любви. Даже не могла себе представить, какая она, настоящая.

И тут он, совершенно неожиданно, попросил меня переехать к нему. Вручил мне ключ от квартиры и сказал, чтобы я завтра же перевезла свои вещи. Я была так ошеломлена этим предложением, так растерялась, что смогла вымолвить лишь: «Ты уверен?» Когда он заверил меня в серьезности своего предложения, я согласилась… хотя во мне шевельнулся страх. Я боялась, что, если съеду из своей комнаты — а я хотела сделать это немедленно, — Хакен как-то узнает, и это станет началом конца.

Но самое главное: теперь я буду жить с любимым мужчиной. Еще недавно я раздумывала о том, чтобы прыгнуть с крыши высотки. Наверное, в жизни все-таки существует баланс между отмеренным тебе горем и возможностью чуда.

Я с ужасом думала о том, что сегодня надо идти на работу. Мне так не хотелось покидать квартиру Томаса, его постель. Я не могу избавиться от мысли, что вечером опять придется плестись в «Дер Шлюссель» за очередным посланием от Хакена, в котором будет значиться адрес нашей следующей случки. Мне противно опять спускаться в подвал во время ланча и фотографировать документы. Я должна найти какой-то выход из этого кошмара. Я не могу допустить, чтобы все это разрушило бесценный подарок, который преподнесла мне судьба: любить и быть любимой Томасом.

Сегодня мы проснулись рано и медленно занялись любовью, с невероятной свободой и раскованностью, глаза в глаза.

— Я хочу, чтобы так начиналось каждое утро, — сказала я потом. И Томас заверил меня, что так и будет.

Перед уходом я сказала ему, что наконец-то мне улыбнулась удача. А удача — это самая капризная материя. Она может найти тебя. А может старательно тебя избегать. Даже когда родился Йоханнес, я все равно была вынуждена мириться с равнодушием мужа, которому не было никакого дела ни до меня, ни до ребенка. И вот теперь рядом со мной человек, готовый делить со мной все. Я снова задаю себе вопрос: могу я наконец поверить в счастье? Считаю ли, что заслуживаю его? Смогу ли я его удержать?

* * *

Прошло несколько недель с момента моей последней записи в дневнике. Просто я нечасто бывала дома все это время. В тот день, когда я последний раз открывала дневник, я перевезла к Томасу половину своих вещей. И с тех пор…

Счастье.

Недавно я так и сказала Томасу: «Счастье существует». Впервые в жизни я в это поверила. Раньше мне казалось, что счастье, в лучшем случае, двуликое. Скажем, в нем уживаются чудо рождения сына и горькое разочарование в муже, как это было со мной.

Но сейчас, с Томасом… у меня и вправду такое чувство, будто я — часть совместного проекта. Мы хотим одного и того же. Мы — лучшие друзья.

Каждый день на работе я жду не дождусь, когда приду домой, к нему. Я хочу его постоянно. Я хочу, чтобы его руки обнимали меня, когда я засыпаю. Я хочу сидеть напротив него за кухонным столом и бесконечно слушать его рассказы. Я обожаю говорить с ним о книгах, ходить с ним в кино, да просто вести домашнее хозяйство. Мы трогательно ухаживаем друг за другом — Томас ходит в прачечную, я приношу ему кофе в постель. Мне нравятся эти милые добрые жесты. Я ценю его порядочность, его старания ради меня, ради нас. Я счастливая, говорю я себе каждый день. Мне несказанно повезло.

* * *

Сегодня Аластер наконец вернулся домой из госпиталя. Я столько слышала о нем от Томаса — виделась и с Мехметом, когда он приходил к нам, — и меня, конечно, заинтриговала эта уникальная личность. Томас говорил, что после покушения Аластер слез с иглы и возвращается домой «чистым». Он предупредил меня, что характер у его друга не сахар, а сейчас он, лишенный допинга, возможно, будет пребывать в «глубокой меланхолии».

Но что меня сразу поразило в Аластере — так это то, что под оболочкой уставшего от жизни человека скрывался истинный джентльмен, с великолепным чувством юмора и живым умом. Было совершенно очевидно, что он высокого мнения о Томасе, и не только потому, что тот спас ему жизнь. Мне сразу понравился Аластер, и я была восхищена его мужеством. Я слышала, что картины, над которыми он работал, были уничтожены маньяком, пытавшимся его убить. И буквально на следующий день Аластер принялся за работу. Каждое утро, уходя на службу, я задерживалась в мастерской, чтобы взглянуть на три полотна, над которыми он колдовал. Томас был прав, когда говорил, что «Аластер действительно замечательный художник». Наблюдая зачаточное (мне нравится это слово) состояние его новых полотен (Аластер упорно твердил о том, что не станет восстанавливать изрезанные картины), я не могла не отметить его талантливую игру с цветом, формой, световыми бликами; его творческая манера была настолько мощной, что даже смущала меня. Томас замечательно пишет книги. Аластер одарен от природы, так естественен. А что я могу предъявить миру?

Вскоре после нашего знакомства мы случайно столкнулись на улице, когда я возращалась с работы. К моему удивлению, он пригласил меня выпить пива. Когда мы устроились за столиком, он сам заговорил о том, что «его друг» Мехмет больше не хочет с ним встречаться, их отношения идут к разрыву, и это огорчает его куда больше, чем он сам ожидал. А потом он сказал мне удивительные слова:

— Я не силен в романтических гиперболах. Но я хочу, чтобы ты знала: ты — лучшее, что когда-либо было в жизни Томаса. И он просто обожает тебя. Такое бывает чертовски редко, и я очень надеюсь, что у вас хватит сил это сохранить.

Мне даже пришлось заглянуть потом в словарь, потому что он говорил по-английски и я должна была убедиться в том, что правильно поняла его выражение bloody гаге. В словаре приводилось два значения — и мясо с кровью, то, что у нас называется blutig, и нечто выдающееся, редкое, уникальное. Мне нравятся эти синонимы.

Чертовски редко. Это про нас.