Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Никогда! Россия — это Россия... Это славянство, если хотите, но не Европа, жалкая, наглая, беспощадная, беспринципная... Вы, русские, стоите особняком, и Европа — это первый и самый злой ваш враг...
Слова Вань-Цзы оставляли ужас в душе девушки. Она не хотела, не осмеливалась ему верить и в то же время чувствовала, что молодой китаец легко может оказаться правым...
Одна только мысль о возможности этого доводила Елену до слёз. Она переставала думать о близких, об их судьбе, перебирала всё, что только помнила из истории, и всегда с ужасом убеждалась, что Вань-Цзы легко может оказаться пророком.
Но не было возможности разрешить все эти сомнения. Оставалось только ждать, чтобы ворота Пекина открылись перед европейцами.
И ждать Елене пришлось недолго...
ун-Джоу, хорошенький городок, весь утопающий в бесчисленных садах и рощах. Простоявшие многие века двадцатифутовые стены с древними башнями и бойницами окружают его со всех сторон. Внутри он пересечён каналами и прудами, через которые перекинуты причудливой формы мостики. Главная улица очень красива. По обеим сторонам её двухэтажные магазины, с украшенными золотом и ярко расцвеченными красками фасадами. Везде фонари, флаги, столбы, пестреющие всевозможных цветов плакатами.
На всех улицах городка необычайное оживление. Прислушаться — можно подумать, что приходит последний день вавилонского столпотворения. Говор на всех языках. Французы, англичане, немцы тарабарят, не умолкая ни на минуту. Слышится то понижающаяся, то повышающаяся в тоне китайская речь, плавный говор индусов, лепетание японцев, а нет-нет да и зазвенит русская молодецкая песня.
Оживлён Тун-Джоу потому, что в нём сошлись 30-го июля, после десятидневного похода из Тянь-Цзиня, все отряды соединённых под командованием генерала Леневича союзных войск.
На всех лицах радость.
Ещё бы! Близок к концу тяжёлый поход. Цель почти что достигнута. Ещё один переход — и все союзники будут в Пекине.
При одной только мысли о Пекине у многих в отряде замирало сердце.
Что они найдут там, какие ужасы заставят содрогнуться этих уже видавших всякое людей?
В последнее время стали говорить, что все пекинские европейцы живы и здоровы. Но не из пальца же высасывались совсем ещё недавние вести об их мучительной смерти? Чему же верить?..
Близился день, когда загадка должна была разрешиться.
У генерала Леневича собрались командиры всех отрядов на совещание относительно последнего перехода.
В одном из домиков на главной улице Тун-Джоу собралась небольшая группа офицеров. Пили чай, закусывали и оживлённо говорили о предстоящем деле.
— Да, не хвастаясь сказать, весь поход мы на плечах вынесли! — говорил один из офицеров.
— Только японцы не отставали от нас... Новые боевые товарищи...
— Другие-то все сплоховали...
— Да, да, все! И удивительно: как рекогносцировка, сейчас наших казаков и японских всадников высылают.
— Что же удивительного? Кого ещё послать, кроме них?
— Как кого? А эти черномазые сикхи!..
— Ну уж! Они годны только для парада...
— Их и то берегут.
— Для чего?
— Для финальной атаки на Пекин!
Послышался лёгкий смех.
— Что же тут смешного? Такие молодцы. Сами чёрные, кони чёрные — китайцы увидят их, все поразбегутся... Вот вам и эффектное окончание похода.
— Доживём — увидим, что будет за эффект!
В домик вошёл Шатов, несколько бледный, с повязкой! на руке. Товарищи приветствовали его радостными восклицаниями.
— Ну что? Как здоровье? Как рана?..
— Какая, господа, рана! Пустяки! — скромничал Николай Иванович. — Если б убит был, так для такого случая, как взятие Пекина, воскрес бы...
— Да, да, у тебя там невеста...
На лицо Шатова пала тень грусти:
— Боюсь и подумать, что с ней...
— Не печалься! Самое позднее — послезавтра узнаешь всё... Что слышал нового?
— Самое новое — что генерал Василевский назначен начальником авангарда... Он поведёт первые штурмовые колонны.
— Стало быть, Пекин будет взят...
— Несомненно. Он уже вернулся из рекогносцировки. Ничего, говорят, путь свободен, нигде на дороге застав нет... Мало того, из одной деревни под самым Пекином вышли все жители и просили русских флагов в знак того, что они не окажут при проходе войск никакого сопротивления...
— А сам Пекин?
— Что же он? Ворота заперты, но «языки» говорят, что в Пекине маньчжурские полки.
— Придётся повозиться с ними.
— Не без того. Храбрейшие солдаты в китайской армии.
— А всё-таки, что ни говори, странная война: серьёзного сопротивления нигде...
— А Тянь-Цзинь-то?
— Так и там ничего серьёзного не было... Штерн у нас, правда, большие, но будь в Тянь-Цзине не китайцы, а европейцы, куда тяжелее было бы...
— Господа! Новость, самая животрепещущая, и поразительная! — раздался громкий голос от входных дверей.
Это в домике появился один из адъютантов, отличавшийся тем, что все его новости были верными.
— Что такое? Что? засуетились офицеры.
— Поразительная новость! — всё восклицал вестовщик. — Ничего подобного, в особенности теперь, и ожидать нельзя было...
— Да что такое! Говорите! Не томите!
— Назначен главнокомандующий, всеми союзными силами в Печилийской провинции!
— Кто? Наш?
— Какое наш! Немец... граф Вальдерзее... Он в Берлине уже чествования принимает. Пиры и банкеты... А! Каково!
Все сразу затихли.
— Н-да, это, действительно, новость! — пробасил один из капитанов стрелкового полка. — Немец, стало быть.
Ему никто не ответил.
— Что же, господа! — заговорил Шатов. — Наша совесть спокойна. Долг свой мы исполнили почти до конца... даже не почти, а совсем, потому что, без сомнения, завтра или послезавтра мы будем в Пекине. Чего же нам ещё!
— Конечно.
— Даже лучше, пожалуй, будет так-то, — продолжал поручик. — Кто знает, что будет здесь происходить? Вон в Тянь-Цзине англичане на своих же нападали, когда те запрещали грабёж. А там, — Шатов кивнул в сторону Пекина, — без этого не обойдётся... На нас бы весь позор пал. А теперь... пусть этот немецкий фельдмаршал за всё и рассчитывается. Мы в стороне будем...