А еще всегда рядом с ним был Том – его друг, его брат. Он сидел на краю койки – расслабленный, уверенный, улыбающийся. И когда темнота слишком быстро затуманивала сознание, Том толкал его и не давал провалиться в забытье. Все эти образы, чей тихий шепот постоянно звучал в ушах Джеймса, когда он находился на грани жизни и смерти, поддержали его. Аборигены вылечили его физические раны, а эти призраки исцелили рубцы в его душе.

Джеймс прижал повязку на ребрах. Боль была уже вполне сносной. Еще месяц, и он сможет уйти. Он закрыл глаза и подумал о Лео, вновь ощутил мягкую нежность ее кожи, ее поцелуев, ее волос. Это, конечно, ужасно, что он сразу не сказал ей, что он здесь. Ужасно, что им пришлось разыграть спектакль, чтобы вызвать ее на встречу. Но другого варианта не было. Никто не должен был знать, что он тут. И уже скоро они смогут уехать отсюда.

Джеймс вытянулся на старом матрасе и опустил веки. Перед глазами возникло море. Он вспомнил времена, когда они сидели на краю обрыва, бесстрашно свесив ноги, и солнце согревало их тела, а будущее было заполнено светлыми надеждами.

Теперь эти надежды вернулись. Они поедут домой.

Александр Хэррингтон потянулся под тонкой простыней и вытянул ноги. Во рту чувствовался устоявшийся кисловатый привкус виски. Язык был сухой, как ватный. Он шумно вздохнул спросонья и пошевелил пальцами на ногах. После сна он возбудился и привычным движением потер пенис. Леонора должна быть готова для занятий любовью, раны ее уже зажили. Он перекатился на бок и потянулся к ней, но рука опустилась на пустую кровать. Он рассеянно похлопал ладонью возле себя, заворчал и вновь перевернулся на спину.

«Наверное, следует радоваться, что она уже встала, – примирительно подумал он. – По крайней мере, больше не слоняется по дому уныло, как привидение». Вот уже почти месяц, как она начала приходить в себя, перестав напоминать ходячего мертвеца. На ее щеки вернулся естественный цвет, отощавшая фигура – кожа да кости – вновь приобрела здоровые очертания. Она опять выглядела эффектно, была как-то болезненно прекрасна, и он хотел ее. К тому же он уже устал от всех этих шлюх, от их фальшивых стонов и дешевой парфюмерии. Повернувшись набок, Алекс прижал к лицу ее подушку и с удовольствием вдохнул тонкий аромат розы.

Ей просто нужно было какое-то время. Теперь все их распри позади. Приступы гнева у Леоноры закончились, она смирилась. А Калифорния станет для них началом новой жизни. Будь она проклята, эта Австралия!

Калифорния… У них будет поместье на берегу океана, и они смогут разводить чистокровных скакунов в месте, где солнце не обжигает лошадям шкуру. Алекс довольно ухмыльнулся и закинул руки за голову. Дни Оуэна Файерфилда сочтены. Этот человек уже наполовину труп от горя. Он снова погладил пенис, но напряжение в нем уже спало. Ему нужно было в туалет.

Внизу он взял чашку черного чаю и принялся обмахиваться лежавшей перед ним газетой. Мередит расставляла на столе апельсины, пшеничные лепешки и масло.

– А где Леонора? – спросил он, не поднимая на нее глаз.

– Не знаю, – коротко бросила та.

Алекс насторожился:

– Ладно, но она хоть завтракала?

Мередит сердито взглянула на него и с вызовом скрестила на груди руки:

– Нет.

Глядя на этот спектакль, Алекс насмешливо фыркнул и подумал, что с удовольствием уволил бы эту стерву.

После завтрака он направился в свой кабинет и вытащил список выставленной на продажу недвижимости в Монтерее. Глаза его забегали по строчкам, где была указана площадь участков и профиль ландшафта. Но вот Алекс отвлекся и огляделся. Его преследовало странное ощущение, что что-то не так. Он осмотрел стены. Все картины были на местах. На столе тоже все в порядке. Повернув голову, он прошелся взглядом по аккуратным полированным книжным полкам. Хрустальные графины в баре почти полные. Сейф по-прежнему…

Алекс вскочил. Дверца сейфа была не заперта и легко открылась при первом же прикосновении. Кровь забурлила в его жилах, глаза вылезли из орбит. Половина денег пропала. Пропала! Как будто кто-то взял тесак и аккуратно разрубил содержимое стального ящика пополам – с одной стороны пачки купюр доходили едва ли не до верха, а с другой зияла пустота. Их ограбили! Руки его сами сжались в кулаки.

Он лихорадочно заморгал, и в голову ему пришла новая мысль. «Нет!» Он вскипел так, что из ноздрей едва не повалили клубы дыма. «Она бы никогда этого не сделала!»

Алекс выскочил из кабинета и, перепрыгивая через три ступеньки, бросился наверх. Ворвавшись в спальню, он выдернул верхний ящик бюро Леоноры. Пусто! Он открыл следующий. Пусто! В ярости Алекс заскрежетал зубами. Теперь он дергал выдвижные ящики один за другим. Пусто! Пусто! Пусто! Он распахнул гардероб, и деревянная дверца с размаху глухо ударилась в стену. Пусто!

– Не-е-е-е-ет! – взвыл он и, схватив настольную лампу, запустил ее через всю комнату. Она вдребезги разбилась о стену.

Алекс вихрем слетел по лестнице. Внизу его встретила Клэр с круглыми от страха глазами.

– Где она? – завопил он.

Клэр задрожала и отшатнулась от него. Тогда он схватил ее за плечи и принялся трясти так, что ее голова беспомощно дергалась из стороны в сторону.

– Где она?

– Я не знаю! – крикнула она прерывающимся голосом.

Алекс оттолкнул Клэр, и она на ватных ногах поплелась в кухню. В слепой ярости Алекс ринулся в кабинет, нашел револьвер, взвел курок и выскочил на улицу. «Форда» тоже не было. «Вот сука!» Он завертелся на месте, направляя ствол пистолета в разные стороны, но вдруг остановился, сообразив, что нужно делать.

Он побежал. Ботинки его глухо топали по твердой земле. Топ… Топ… Топ… От стекавшего по лицу пота пекло глаза. Шея стала мокрой и скользкой. Он шумно дышал – хрипло, с присвистом. Кружилась голова – казалось, что под палящим солнцем она распухла. Горячий воздух врывался в нос, обжигал горло.

– Я проучу тебя! – крикнул он, обращаясь к безмолвному бушу.

Вскоре на бесплодной равнине показался лагерь аборигенов. Здесь его встретили стаи мух, забивавшиеся в глаза, в нос, в рот. Он бежал вдоль ржавых перекошенных домиков, поворачиваясь с вытянутым в руке револьвером к каждой двери. Он хотел кого-нибудь убить, буквально жаждал крови. Глаза его лихорадочно ловили любое движение, чтобы выстрелить. Но вокруг не было даже тени движения, не было жизни, которую можно было бы забрать.

Алекс остановился и замер. Тучи черных мух беспрепятственно влетали и вылетали через окна и двери брошенных жилищ. У него вдруг дернулся глаз. Затем этот сбивающий с толку тик перекинулся на второй глаз, на челюсть, на подбородок. Ярость его нашла выход через руки – он навел ствол на пустые дома и принялся стрелять как безумный. При каждом выстреле он пронзительно кричал – кричал, когда пули попадали в пыль, когда эхо от хлопков отражалось от стен хижин и резонировало в безразличной тишине неподвижного воздуха.