Убедительная критика предполагает корректное изложение логики, аргументов противника. Без этого получается игра в поддавки, бой с тенью. А люди у нас серьезные, они понимают фальшь ситуации, и они нам не верят. Конечно, легче воевать с тенью. Но мы должны идти навстречу новому. Чаще приглашать на телевидение западных политиков, журналистов, комментаторов. Спорить с ними. И я уверен, что у нас хватит ума, мастерства, чтобы переспорить наших оппонентов.

Иначе, повторяю, в новых условиях нам все меньше будут верить. Будут выключать радио, телевизор, откладывать газету и слушать те же „голоса“. Не надо себя успокаивать „глушилками“. Они обижают и оскорбляют наших людей. Если говорить серьезно, по-партийному, то „глушилка“ в политическом плане — это признание несостоятельности. Мы как бы говорим себе и другим — у нас нет аргументов. С такой позицией я согласиться не могу как коммунист, как гражданин, как журналист, которому поручена идеологическая борьба. Уверен, что у нас есть аргументы на 95 процентов вопросов. А вот если есть 5 процентов вопросов, на которые мы не можем ответить, значит, надо задуматься. Может быть, мы что-то не так делаем, может быть, следует внести коррективы в политику.

Есть и другие вопросы, которые мешают нам работать. Ну, скажем, возьмите МИД, возьмите Министерство обороны. Эти ведомства — крепости, окруженные огромными стенами, никак туда не подъедешь. Я не могу заниматься серьезным анализом тех или иных решений МИДа и Министерства обороны, без чего нельзя серьезно писать о международных делах. Вот вам еще зона, которая не только находится вне критики, но и вне нормального журналистского анализа.

Это сложные, трудные вопросы, но когда-то нужно их поднимать, когда-то нужно к ним подходить. Может быть, имеет смысл собрать специально пленум правления Союза журналистов, пригласить товарищей из ЦК, из МИДа, военных товарищей, журналистов-международников и посоветоваться, что нам нужно делать, чтобы соблюдались и интересы государства, нашей внешней политики, и интересы десятков миллионов наших читателей, зрителей, слушателей. По-моему, от этого была бы только польза.

И последнее, товарищи. Перестройка — дело сложное. У нас много явных и скрытых врагов, но я хотел бы сказать о том враге, который есть внутри каждого из нас. Дело в том, что все мы несем в себе свое воспитание, свою собственную историю, привычки и традиции, которые очень трудно преодолеть.

Вот последний пример. Час назад оглашался состав комиссии для отработки устава Союза журналистов. Я слушаю этот список и думаю: ведь там же нет ни одного журналиста рядового, пишущего, определяющего лицо нашей журналистики. Похоже, что речь идет об уставе союза руководителей средств массовой информации.

Я хотел встать и сказать об этом. Но не встал. Эти колонны, люстры красивые, начальство сидит, и я сробел, не стал нарушать порядок.

Мы не научились еще говорить правду, мы не отучились еще бояться начальства. И пока не отучимся, трудно нам будет перестраиваться.

Спасибо за внимание».

Были бурные аплодисменты. Но толку было мало. На самом съезде прения журчали в давно проложенном русле. Да и после съезда перемены в международной журналистике происходили не столько по инициативе Союза журналистов, по воле начальства (осознали и разрешили!), сколько под влиянием стихийного развития событий. Там, где получалось, там, где было можно, «верхи» всегда старались затормозить перестройку журналистики, держать под контролем «свободу» слова.

Когда я выступал, в президиуме съезда сидел Лигачев и что-то записывал. В ладошки не хлопал. После звонил, как говорят, на телевидение и просил дать мне «отдохнуть».

* * *

Борьба — и не как обмен аргументами, а скорее как перетягивание каната — шла на всех этажах партийно-государственного здания. От политбюро до партийных бюро самого низкого уровня. Горбачев колебался, дергался в разные стороны, что придавало силы и наглости его политическим противникам.

Хрестоматийный пример — появление 13 марта 1988 года в «Советской России» знаменитой статьи Нины Александровны Андреевой «Не могу поступаться принципами». Это была вызывающая, открытая атака на перестройку по всему фронту, причем атака с консервативных, сталинистских позиций. Не появление статьи удивило: уж плюрализм так плюрализм. Удивило странное молчание «демократических» СМИ. Люди, от которых зависела контратака, то есть публикация ответа Андреевой, разбежались по кустам и испуганно выглядывали оттуда.

Пока «барин» в лице Яковлева 5 апреля (только 5 апреля!) не опубликовался в «Правде».

20 апреля заседало правление Союза журналистов. В повестке дня было что-то о роли журналистики в проведении радикальной экономической реформы. Но мне хотелось говорить о другом. И я позволил себе сделать это.

«Уважаемые товарищи!

Вопрос, который сегодня внесен в повестку дня, чрезвычайно важен. Если мы не осилим радикальную экономическую реформу, если реформа опять утонет в полумерах, как это было в 1965 году, перестройка окончится провалом.

Вместе с тем успехи экономической реформы напрямую зависят от общего политического курса, от той идеологической платформы, на которой мы осуществляем перестройку. Именно на этой стороне дела я хотел бы остановиться.

Конкретно речь пойдет опять-таки о набившей всем оскомину статье Андреевой. И все-таки я буду говорить об этой статье, потому что те дни, с 13 марта по 5 апреля, я рассматриваю как позорные дни для нашей журналистики.

Мы называем себя оружием партии. Когда-то, может быть не очень удачно, говорили, что мы — „подручные партии“. Так что же получилось с этим оружием, когда в „Советской России“ была опубликована статья, идущая вразрез с политической линией партии?

Должен сделать оговорку. То, что статья Андреевой была опубликована в „Советской России“, я считаю нормальным явлением. Если мы говорим о демократии, если мы всерьез говорим о гласности, то люди, которые придерживаются таких взглядов, как Андреева — а их немало, — имеют право изложить свои взгляды в печати.

Ненормально другое. Ненормально то, что мы с вами после опубликования этой статьи набрали в рот воды.

Отдельный вопрос о „Советской России“.

Мне бы очень хотелось понять мотивы поведения товарища Чикина. Допустим, он не мог понять, не мог разобраться, против перестройки или за перестройку статья Андреевой. Это один вариант. Есть и другой. Допустим, он активно не согласен с линией партии и поэтому публикует Андрееву. Но при любом варианте мы должны задуматься, в чьих руках находится партийная газета. Кто распоряжается этим оружием партии.

Мы должны задуматься над тем, почему молчала „Правда“? Почему молчали „Известия“? Почему, как мне говорили, статья Андреевой была перепечатана в ряде областных газет? Это вызывает большую тревогу. Какое же мы „оружие партии“, если не смогли разобраться в этом. Говорят, здесь действовал механизм торможения. Я бы сказал так: действовали механики и даже главные механики торможения. А у нас не хватило политического мужества, чтобы отстаивать политику партии, отстаивать дело перестройки, чтобы дать отпор взглядам, которые излагала Андреева.